в черно-белый квадрат и мягкие туфли фиолетового бархата. Как красива она была, когда ее обрядили в эти одежды – она, которую в последние годы, казалось, все позабыли! Но смерть – великий уравнитель и косит всех подряд, президентов и дворников, аристократов и нищих. И то, как именно она настигает человека, стирает все межклассовые различия. Симона могла оплатить похороны матери лишь по третьему разряду. В соответствии с ритуалом сотрудники лучшего похоронного бюро завесили дверь и окно хижины черной драпировкой с серебристыми буквами по ней – «М.Н.», то есть Майва Немеле, и украсили двор белыми драконовыми лилиями, что лишь подчеркивало скудость убранства дома. Но один важный элемент ритуала все же присутствовал: наваристый суп для ночного бдения, который сварила соседка, Анастази: сытный бульон из говядины с луком, морковью и картошкой. Целых два дня дом был полон народу, так как Майва была персоной небезызвестной. Ведь она не только пела в местном хоре – мало кто позабыл ее феерические озарения прошлых лет, когда она вдруг вытягивалась струной и воздевала кулаки к небу. Так что в небольшую церковь набилось немало скорбящих. Господин мэр произнес прочувствованную речь. Он так и не избавился от угрызений совести из-за того, что выселил Симону из муниципального жилья. Именно поэтому он и предложил Ивану место в бригаде строителей Медиатеки. Он планировал добавить к этому и работу по уборке мусора, ведь нет дурных работ, есть дурные люди. Однако, когда он поговорил с Иваном, тот с возмущением отказался: у него, мол, нет никакого желания копаться в отбросах Ослиной Спины. Не так давно в мусорном контейнере нашли новорожденного малыша, отчего всполошилась вся полиция аж до Бас-Тера, вы что, не помните? Впрочем, у него в планах уехать вместе с сестрой во Францию, где он будет проходить обучение на шоколадной фабрике в пригороде Парижа.

Конечно, эта новость моментально разлетелась и превратилась в непреложный факт. Женщины сочувственно качали головой: бедняжка Симона, она останется совсем одна! Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Положение Симоны подтолкнуло папашу Мишалу к решительным действиям. Он сообразил, что сейчас – самый подходящий момент, чтобы «взять реванш». Ведь бедную женщину постиг тройной удар: несчастья, свалившиеся на Лансана Диарра, смерть матери и скорый отъезд детей. Симоне грозило встретить старость в полном одиночестве.

И вот как-то в воскресенье, надев свой единственный костюм, Мишалу отправился к Симоне, чтобы снова сделать ей предложение. Ведь они встречаются уже больше десяти лет. Конечно, он не может осыпать ее золотом – он говорит о совместном противостоянии всем неурядицам. Она слушала его, опустив голову и ничем не выдавая своих чувств. Когда же он замолк, то просто сказала:

– Мои дети покидают страну в конце августа. Как только они уедут, я приду жить к тебе.

После этого, словно скрепляя заключенный уговор, они занялись любовью, причем не механически, как это происходило в последнее время, а с настоящей страстью, будто открывали и желали друг друга с новой силой.

Те, кто покидает родные места по собственному решению и надолго, словно испытывают полную душевную перемену. Неведомый ранее голос нашептывает им нежные слова, заглушая шум деревьев, и лугов, и рек. Окружающие пейзажи обретают неотразимое очарование. Иван с Иваной тоже не избежали этой участи. Со дня, когда их отъезд стал делом решенным, они с удивлением обнаружили в себе тоску по Гваделупе, схожую с той, что испытывают по давно умершему родственнику. Взяв в велосипедном магазине «Нестор» напрокат по мопеду, они объездили все окрестности родного поселка, стараясь выбирать для этого выходные, когда дороги были лишь частично загружены, в основном автобусами. Потом они отправились к Заповеднику капитана Кусто, которым раньше никогда не интересовались. Смешавшись с толпой туристов – ибо эта порода людей не знает, что такое выходные, – брат с сестрой прокатились на корабле со стеклянным дном, любуясь чудесами морских глубин. Потом они арендовали местную лодку и поплыли на находящийся поблизости остров, плоский и каменистый, состоящий из двух базальтовых плит. Его прозвали «Голова англичанина» из-за разросшегося здесь одноименного вида кактусов[41]. Узкоглазые игуаны не сбежали при виде приближающихся гостей, только презрительно глазели на них. Ивана обожала нежиться в солнечном тепле, поэтому разделась догола и растянулась на песке. Сходя с ума от вожделения, Иван подумал: «Вот сейчас возьму и трахну ее, не сходя с места!» Чтобы охладиться, он нырнул с головой в море там, где воды были прохладнее из-за северного течения. Иване хотелось потом взять катамаран и отправиться на острова Ле-Сент в Тьер-де-Ба, где они столько раз проводили каникулы в детском лагере, организованном мэрией. Однако для Ивана эти воспоминания были, напротив, мучительны. В жалком деревянном сарае, где их размещали, было одновременно и влажно, и душно, кровати были узкие, еда безвкусная. В один проклятый день Иван вместе с товарищем по несчастью, Фредериком, убили ударом камня курицу одного из соседей и, ловко ощипав ее, зажарили на костре. Это преступление было немедленно обнаружено, и мальчишкам задали безжалостную взбучку…

Брат с сестрой сошлись на том, что лучшие каникулы в своей жизни они провели у Адели, сводной сестры матери, – отец их был «человеком-невидимкой», которого сестры никогда не видели, и никто не знал, где тот находится и жив ли вообще. Но потом Адель с Симоной поссорились по какой-то невнятной причине и больше не встречались. Симона изо всех сил пыталась отговорить близнецов от поездки в Порт-Луи, чтобы навестить тетку.

– Она даже не явилась на похороны матери! – возмущалась Симона.

– Но возможно, она не слышала о них, – примирительно говорила Ивана. – Ведь она живет на другой стороне острова.

– И потом, в газетах все только и пишут что про ее сына, – продолжала Симона. – Он в тюрьму угодил.

– Ну да, навроде меня! – сказал Иван. – Я побывал в тюрьме дважды.

– Но с тобой это была ошибка, ведь ты ничего не сделал!

О, эта слепота матерей-креолок, готовых простить своему сыночку что угодно. В конце концов брат с сестрой решили не обращать внимания на предостережения матери и отправились в Порт-Луи.

Те, кто утверждает, что одно морское побережье Гваделупы похоже на другое, просто не знают, о чем говорят. Во-первых, цвет воды здесь всегда переменчив. Солнце расцвечивает водную гладь, и она становится то фиолетовой, то зеленоватой – как чернила, которые больше не выпускают, потому что никто больше не пишет от руки, – то бесцветной. Точно так же и песок меняет свой оттенок: от рыжеватого, словно грива дикого льва, до бледно-желтого,