Я заметила ее вдалеке, когда она рассеянно шла по дорожке, окаймленной кустами. Она была в наушниках и казалась погруженной в раздумья; потертые шорты обнажали ее длинные ноги, которые когда-то обхватывали мои бедра каждый раз, когда я погружался в нее. Я глубоко вдохнул и попытался отогнать эти воспоминания, потому что в тот момент мы были так далеки от них… казалось, что они принадлежат другим людям, не нам.

Подняв глаза, она увидела меня. Подошла к стене, не спеша сняла наушники, а я наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, хотя знал, что этот жест ей не понравится. Я заметил, что ее ногти были немного обкусаны, а в глазах читалось беспокойство.

– Обещаю, что все будет не так ужасно, как ты думаешь, – прошептал я. – Я только быстро посмотрю, нам не обязательно делать сегодня все.

– Нет, давай покончим с этим как можно скорее.

Я понимал, что она старается не проводить со мной много времени, но от этого ситуация не становилась менее поганой. Я засунул руки в карманы и последовал за ней. Мы молча прошли еще несколько кварталов, пока не достигли старого здания высотой, казалось, всего в три этажа. Лея достала из портфеля ключи и отперла дверь. Лифта не было, поэтому мы поднялись по лестнице. Я сразу почувствовал запах краски, а когда мы попали в студию, то он усилился, а вскоре заполнил все пространство. Я глубоко вдохнул, потому что этот запах был связан с воспоминаниями: Дуглас, она, мои забытые мечты, целая жизнь, сконцентрированная в чем-то невидимом.

– Извини, здесь небольшой бардак, – сказала Лея, подбирая с пола пустые тюбики и пару испачканных тряпок.

Я не ответил, потому что был слишком поглощен попытками впитать все, что видел вокруг себя. Лея отвернулась, когда я шагнул вперед, чтобы подойти к ряду картин, прислоненных к одной из стен. Не знаю, казалось так из-за нее, из-за покатого потолка и деревянного пола или из-за цветового потопа, заполнившего студию, но этот чердак был… волшебным. Я трепетал, изучая каждую деталь, глядя на силу, которой обладали холсты, несмотря на то, что некоторые картины сильно отличались от других, потому что она, вероятно, писала их в разное время.

– Сколько времени тебе нужно?

Я обернулся на звук ее дрожащего голоса.

Лея сидела в круглом черном кресле в дальнем от меня углу. Она выглядела такой беспомощной, что на несколько секунд я увидел в ней ту маленькую девочку, которая росла у меня на глазах. Я улыбнулся ей, стараясь успокоить.

– Это долгий процесс, я должен оценить каждую работу в отдельности и рассортировать их по стилю, но, если хочешь, как уже говорил, могу вернуться в любой другой день.

– Нет, хорошо, у меня просто… появилась идея.

Я кивнул, желая, чтобы она расслабилась: все еще помнил время, когда она с радостью показывала мне каждую картину и позволяла быть частью ее совершенствования. Как давно все это было. Как сильно все изменилось.

Некоторое время я оглядывался вокруг, чувствуя странное покалывание на коже: по какой-то причине это казалось более интимным, чем мысль о том, чтобы раздеть ее прямо здесь, на чердаке. Мне было видно ее. Мне была видна боль в пятнах краски, невысказанные слова, эмоции в каждой линии, смятение, надежда, ностальгия, храбрость, остатки прошлых времен, ропот того, что было дальше.

Я стоял посреди чердака, затаив дыхание. Голова моя почти касалась потолка. В тот момент, когда весь мир замер, я обратил внимание на холст, спрятанный в углу, как раз там, где потолок становился ниже. И нечто необъяснимое потянуло меня к нему. Я двинулся вперед, полный решимости.

– Аксель, нет…

Но я не слышал ее, не мог слышать, потому что был настолько поглощен своими эмоциями, тем, что чувствовал, что не воспринимал ничего другого. Потому что войти в ее студию было все равно что получить удар кулаком в лицо, увидеть все сразу, какой была Лея в эти три года моего отсутствия, объять каждый момент, когда я не был с ней, через след, который она оставила…

И я не останавливался, пока не дошел до холста.

И, развернув его, задохнулся.

Потому что это были мы… наш кусочек моря…

Я был готов разрыдаться, как чертов ребенок. Я опустился на колени и провел пальцами по небу, ощущая слои краски, времена, когда я поправлял ее; я хотел процарапать поверхность, чтобы узнать, что под ней, какой была первая версия… потому что перед моими глазами было небо фиолетового и синего цвета, темных, насыщенных оттенков. Это была буря. Я подумал, не так ли чувствует себя Лея, вспоминая, какими мы были, и я ненавидел эту вероятность, потому что для меня это все еще было чистое голубое небо… самое красивое небо в мире.

Черт. У меня дрожали руки. Я положил холст и медленно поднялся. Живот свело, когда я повернулся.

Я обнял ее. Обнял так крепко, что испугался, как бы не сделать ей больно.

И Лея, как всегда, меня удивила, прижавшись ко мне и обняв за шею, ведь этого не было ни в одном из трех вариантов, которые я представлял несколько секунд назад. Я зарылся лицом в ее шею, а она прижалась к моей груди, издав задыхающийся всхлип, и ее тело задрожало. Я хотел раствориться в ней. Забрать ее боль с собой. Я закрыл глаза, чувствуя так много, чувствуя так много ее… что подумал, как мне вынести то, что я остался в ее объятиях, дыша на кожу ее шеи.

Не знал, что объятия могут быть больше, чем поцелуй, больше, чем любое признание, больше, чем секс, больше, чем все. Но это было так.

Я гладил ее волосы одной рукой, не отпуская.

– Вот и все, милая, успокойся…

– Я так тебя ненавидела, – прошептала она, ее лоб все еще прижимался к моей груди.

Я почувствовал, как дрожат, черт возьми, мои колени. Глубоко вздохнул.

– Так же сильно, как и скучала по тебе…

Меня охватило теплое чувство. Я продолжал держаться за нее, не готовый выпустить и упустить ее снова, поэтому сосредоточился на мягком прикосновении ее волос к моей щеке и ощущении изгибов ее тела, вписывающихся в мои, как будто эти углубления принадлежали ей и она претендовала на них как на свои собственные. Это был идеальный мираж. И эфемерный.

Осознав это, я медленно отстранился от нее. Прежде чем она успела отвернуться или убежать от меня, я обхватил ее лицо и вытер слезы, проведя пальцами по ее глазам. Держал, чтобы заставить ее посмотреть на меня. Я вздохнул.

– Я хочу облегчить тебе задачу, Лея. Я знаю, что между нами многое произошло, но если ты позволишь мне вернуться в твою жизнь, я обещаю, что постараюсь не заставлять тебя жалеть об этом. Милая… – простонал я, когда она отвела взгляд, и погладил ее щеку ладонью. – Я не собираюсь просить тебя о том, чего ты не хочешь мне дать.

Глаза Леи были яркими и влажными.

– Почему сейчас? Почему ты вернулся?

– Потому что в тот день, когда Оливер сказал мне, что ты собираешься участвовать в выставке, я думал, что умру, если не стану свидетелем этого момента. Я должен был быть там, Лея. Не хотел портить тебе вечер, но мне чертовски нужно было это увидеть. Кроме того, рано или поздно это бы случилось, и ты это знаешь.

– Я давно заперла эту дверь, – ответила она.

– Но, может быть, так и не выбросила ключ?

Лея подошла к креслу и взяла свою сумку.

– Мне нужно подышать свежим воздухом.

– Я займусь работой, – ответил я.

33. Лея

Я закрыла глаза, выйдя на улицу. Сделала вдох. Выдох. Я старалась сохранить спокойствие, сосредоточившись на том, чтобы чувствовать, как воздух