газете она так и не простила и объяснений не приняла. Да и как объяснить: редакция, мол, оказалась всего лишь посредником в передаче официального непризнания музея властями? Однако деловые отношения вскоре возобновились, в «ЛГ» печатались материалы из архива писателя, статьи о его творчестве, публикации в защиту музея, двадцать лет находящегося в состоянии войны с властями предержащими. Впрочем, статус переделкинского дома так до конца и не был тогда прояснен, а борьба за существование дома-музея не окончена.

Бури и ураганы, пронесшиеся над дачей Чуковского, казалось бы, постепенно улеглись; Союз писателей и Литфонд, пытавшиеся выселить ее обитателей, а сам дом снести, отступились, дело в суде было прекращено, музей передан в аренду Фонду культуры и взят под охрану государства. Был даже начат его капитальный ремонт. Но, как оказалось, это были временные победы, и с уходом Дмитрия Сергеевича Лихачева с поста председателя правления Фонда культуры, много занимавшегося проблемами музея, настала новая эпоха – затишья и забвения.

Когда в январе 1994 года я в первый раз пришла в квартиру на Тверской поговорить о музее, Елена Цезаревна, Люша, как ее звала Лидия Корнеевна, запальчиво сказала мне:

– Я убедилась: добро и зло всегда конкретны, их совершают конкретные люди. И перипетии конфликта вокруг Музея Чуковского – тому яркий пример. Этот музей никто официально не создавал, не организовывал. Просто Лидия Корнеевна Чуковская, моя мать и дочь Корнея Ивановича, как-то истово относилась к памяти отца, к тому, чтобы после его смерти в комнатах все сохранилось так, как было при нем, чтобы мы ничего не трогали. Поначалу домочадцам это было непривычно. Корней Иванович, наоборот, разрешал все… Очень скоро начали приходить люди, то один, то другой, просили показать кабинет, где работал Корней Иванович.

Посетителей вскоре стало так много, что как-то сам собой возник и музей. И мы, живущие в доме, как-то естественно стали экскурсоводами. У нас было много добровольных помощников и среди посетителей, и среди музейных работников. Блоковский музей, например, прислал нам музейные тапочки, помогал и помогает Литературный музей. А вот те, кто должен был бы помочь по должности, всегда мешали. В ЦК – С.В. Потемкин, в Союзе писателей – Ю.Н. Верченко, в Министерстве культуры – Ю.С. Мелентьев.

Александр Зиновьевич Крейн, замечательный музейщик, говорил, что это был самый богатый музей страны, потому что все в нем было подлинным и все было в сохранности – от реликвий некрасовской эпохи до «Страны Муравии» Твардовского с вписанными рукой автора строфами, которые цензура выкинула из книги; библиотека в пять с половиной тысяч томов, многие книги с автографами и пометками писателей; рисунки В. Маяковского, Ю. Анненкова, И. Репина, Б. Григорьева, редкие игрушки со всех концов мира и редкие фотографии, последнее письмо Льва Толстого из Оптиной пустыни, адресованное Чуковскому… А параллельно шла травля Лидии Корнеевны в Союзе писателей СССР.

14 ноября 1973 года шеф КГБ Андропов направил в ЦК КПСС записку, посвященную прегрешениям Лидии Чуковской. Речь шла о том, что Чуковская «изготовила и передала на Запад ряд клеветнических документов, в том числе так называемые «Письмо к Шолохову», «Не казнь, не мысль, но слово», «В редакцию газеты «Известия», в которых выражала поддержку лицам, осужденным за антисоветскую деятельность». О том, что помогала Солженицыну в его антисоветской деятельности. «Из оперативных источников известно, – писал главный чекист, – что Чуковская… использует дачу Литературного фонда Союза писателей СССР в поселке Переделкино, выделенную в свое время К.И. Чуковскому. Для закрепления права пользования дачей за собой на будущее Чуковская добивается превращения ее в литературный музей отца, рассчитывая стать его директором. В последние дни получены данные о том, что Чуковская предложила проживать на даче в зимний период Солженицыну, который дал на это предварительное согласие».

Андропов считал, что Союз писателей должен «отказать Чуковской в создании музея в поселке Переделкино».

Писательская организация пошла еще дальше. Решением секретариата правления не только был запрещен музей, но и сама Лидия Корнеевна исключена из членов СП СССР «за грубые нарушения Устава СП СССР». Не желая отбрасывать свою тогдашнюю неблагонадежную тень на музей, в дни, когда туда пускали посетителей, она уезжала из Переделкина в Москву. Началась череда судов. Союз писателей решил во что бы то ни стало всех обитателей дачи выселить, а сам дом снести… Видновский районный суд иск СП СССР отклонил, областной суд отменил решение районного… И покатилось…

В год, когда Сергея Владимировича Михалкова избрали председателем юбилейной комиссии по празднованию 100-летия со дня рождения Чуковского, над музеем нависла самая серьезная угроза. Елена Чуковская отправила на имя Михалкова телеграмму: «Дорогой Сергей Владимирович! Ставлю вас в известность, что начато дело по уничтожению музея Чуковского в Переделкине, где находятся и ваши подарки, книги с вашими автографами. Надеюсь, что вы…»

Писала она на скверной бумаге телеграфного бланка, скверной перьевой ручкой, эту бумагу царапающей и разбрызгивающей чернила. Когда протянула телеграмму в окошко, женщина, ее принявшая, глянула в листок и застонала: «Это невозможно…» Издерганная, измученная происходящими событиями, Елена Цезаревна как тигрица изготовилась к прыжку, к скандалу: мол, это у вас такие ручки безобразные, это от них в телеграмме грязь и кляксы!.. А женщина вдруг говорит: «Неужели замахнулись на нашу святыню? Но вы не волнуйтесь, Сергей Владимирович все сделает как надо…»

Он не сделал ничего. Когда Чуковскую упрекали, почему не обратилась еще и еще раз к Михалкову, не добилась от него ответа, она отвечала: «А как я должна обращаться? Караулить у подъезда и бросаться под колеса его автомобиля?»

– Елена Цезаревна, я знаю, что суд был прекращен в 1989 году с помощью Дмитрия Сергеевича Лихачева. Фонд культуры добился, чтобы дом Чуковского был передан под охрану государства и даже отпустил деньги на капитальный ремонт.

– Да, укрепили фундамент, починили крышу и отопление. Много души вложила в заботу о музее сотрудница фонда Т.И. Андронова. А в мае 1993 года Лихачев ушел из Фонда культуры, и на его место заступил Никита Сергеевич Михалков. Я все думала: зачем ему, такому талантливому актеру и режиссеру, человеку занятому, постоянно находящемуся то на съемках, то в дальних и ближних поездках, зачем ему весь этот кошмар нашей разваливающейся культуры? Неужели бросит свое дело, свое призвание и займется только той огромной работой, которую потребует от него руководство Фондом культуры?..

Сегодня, спустя восемь месяцев, уже ясно, что приход Михалкова-младшего был концом того Фонда культуры, который создал Дмитрий Сергеевич. Что же касается непосредственно Музея Чуковского, то он оказался и вовсе исключен из сферы внимания нового председателя.