ни на одну подобную личность не стоит смотреть однобоко. Такие яркие люди, как Карамзин, привносят в культуру немало пользы. Надо анализировать и сравнивать аналогичные труды из разных источников, а не принимать на веру только один, собственное мнение вырабатывать. Тогда путаницы не будет. Когда излишне не очаровываются и разочарование не наступает. Здравомыслие всегда должно преобладать над чувствами иначе и до психического расстройства недалеко.

Паша второпях повторил сказанное мамой для друга. От комментариев Елены Юрьевны восхищения у обоих ребят поубавилось. Остаток пути насупившиеся подростки преодолели без единого звука, погрузившись в свои, замутнённые обстоятельствами думы.

Уже у порога пункта назначения Елена Юрьевна в формате скороговорки, не забывая умилённо ахать, сообщила сыну:

– А ведь твой друг, возможно, только что помог великому поэту. Мне тут вспомнилось, что, по-моему, как раз в ссылке в Кишинёве Пушкин начал писать поэму об Онегине. Так что может быть в этом бессмертном творении, есть заслуга и Глеба Бойченко. Хоть к Александру Сергеевичу и попадут его же стихи. Или кто знает, может быть именно Глеб, на это произведение его натолкнул.

Посмеявшись в кулачок и, чтобы друг не заметил его внезапную весёлость, Паша дважды глубоко набрал полную грудь уже имеющего прохладу ночи сырого воздуха. Он не стал доводить до друга, высказанное мамой предположение, которое от осознания содеянного могло бы запросто превратить гиперответственного одноклассника в соляной столб или бежать обратно к Карамзину, чтобы во всём сознаться, вместо этого, юноша, прокашлялся, и всем дал установку:

– Надо хозяина дома хорошо рассмотреть и имя узнать, чтобы потом Емельяну Прохоровичу аккуратно преподнести под удобный случай.

– Так и сделаем, – согласился Бойченко.

– Отличная мысль, сынок! – похвалила Елена Юрьевна, переполняемая чувством гордости за собственное детище.

Хорошенечко потерев замёрзшие пальцы, Паша тихо постучал в дверь. Ответа не последовало. Вскоре, от отчаяния он затарабанил так, что, создаваемый им грохот могли услышать во всей Китайской деревне. Наконец-то раздалось недовольное ворчание и, заскрипев, дверь отворилась. На ребят пахнуло табаком и кислыми винными парами. Заспанный мужчина с красным носом в потёртом сюртуке потирал глаза, в то время как похожий на него парень, держал чадящий латунный светильник, схожий по форме с лампой Аладдина.

– Чего вам? – рявкнул камердинер*.

– Письмо принесли, – нисколько не оробев от такого нелюбезного приёма, звонко ответил Степанцев.

– Барина нет, – скупо буркнул мужчина.

– Когда будет? – не отставал Паша.

Камердинер отсморкался, и с издёвкой в голосе, осклабившись, произнёс:

– Барин не изволил отчитаться.

Юноша метнул полный безнадёжности взгляд на друга, молящий «сделай что-нибудь».

Окрылённый доверием Глеб, как верный пёс кинулся на врага и, копируя голос Емельяна Прохоровича, пробасил:

– Это так ты служишь? А коли хозяин прознает, что ты нас на пороге принял, не боишься, что плетей всыплет?

От такого напора паренёк испуганно шарахнулся в сторону.

Поменявшись в лице, быстро заморгавший мужчина, страшась того, что не признал важный чин посетителей, отворил дверь шире:

– Проходите, проходите. Вацлав Войцехо́вский с утреца обещался быть. Дела у него в Петербурге. Оставайтесь, ночуйте.

– Некогда нам, – отрезал Паша, и протянул конверт:

– Первым делом вручить, как только Войцеховский прибудет, и юноша, уподобившись отправителю, повторил его угрозу:

– Иначе без головы останешься. Понял?

Камердинер затрясся всем телом, а Паша и Глеб, сохраняя молчание, ушли в ночь.

*камердинер – комнатный слуга.

Глава 9

Ужин в пустой Людской проходил в гробовом молчании. Есть совсем не хотелось. Елена Юрьевна тоже грустила. Подростки с печальным видом ковырялись в тарелках. За этим занятием подопечных и застал есаул.

– Чего пригорюнились, да носы повесили? Али случилось что? – спросил Емельян Прохорович, усаживаясь рядом, и начиная сгребать себе в тарелку еду, выставленную вечерней сменой поваров.

Паша попытался отвести внимание есаула от их скорбного настроения и, растянув дежурную улыбку подхалима, мягко спросил:

– А вы чего припозднились?

– А то вы не знаете, что такое бумажная работка? Сядешь один листок писать, а народу опросить пред тем немерено надобно. Собери потом попробуй всё в стройный ряд, да чтоб доходчиво было изложи… Так чего уныние одолело?

– Ноги устали, мозоли натёрли, ходили много, – придумал объяснение Степанцев.

– А, так это мы шибко поправим, – махнул рукой Емельян Прохорович, и вскинул указательный палец:

– Перед сном в казарме у дежурного ведро кипятка возьмёте, да ушат* попро́сите. Да здесь у поваров квасной гущи испросите. Самое то будет. Ванночки ножные вас оживят. Коли вы ещё юнцы необъезженные, так за вами как за барышнями уход нужен, а то, как вас к труду какому привлекать, если ж хромать начнёте?

Исподлобья, обменявшись хмурыми взглядами, вытянув губы трубочкой, парни синхронно шумно выдохнули, но перечить не стали и, тихонько ропща, выполнили, что было велено. Одна только психолог радовалась за подростков, с удовольствием разжёвывая сыну о пользе подобных косметических процедур, являющихся вовсе времена одной из наиприятнейших оздоровительных практик.

У себя в коморке, свесив уставшие ноги с топчанов в ушат с горячей водой, предварительно очистив себя от квасной гущи, ребята, в конце концов, раскусили прелесть ванночки. Паша расслабился и вспомнил, что у него есть одно неоконченное дело, и закопошился с кусочками кожи, прихваченными у лицеиста.

– Что это ты там мастеришь? – спросил Глеб, резко вытянув шею, и покачнувшись, чуть не свалился в воду.

– Сейчас увидишь, – хитро улыбнулся Паша.

– Ну-ну, – потёр подбородок Глеб.

Не прошло и пяти минут, как Степанцев продемонстрировал зашнурованный мешочек:

– Это сидельная сумка в прямом смысле слова. К поясу её привяжу. Мой ангел-хранитель теперь в ней будет перемещаться, а то без кубанки у меня голова мёрзнет, а когда мама в шею крыльями упирается мне дышать страшно, это как с лезвием ножа под горлом ходить.

Бойченко сделал три затяжных хлопка:

– Браво.

– Да ты же мой хороший, – обрадовалась подарку Елена Юрьевна, и принялась ощупывать новое приспособление для бесшумного передвижения.

Друзья встретились взглядом и снова погрустнели, им не давало покоя то, что они поучаствовали в чём-то незаконном.

Но тут щелчок пальцев Глеба вывел Пашу из оцепенения, и Степанцев спросил: – Что? Что ты придумал?

– Паш, мы не сделали ничего плохого. Тебя попросили передать письмо и всё. Точно также как Румянцева этот мужик мог попросту отправить записку с приглашением на встречу своему другу или, например, дать о чём-то знать. Мы ведь ничего сверхъестественного не увидели.

– А как же угроза лишить головы и масонская печать? – с сомнением возразил Глеб.

– Может у этого господина «М» только такая печать. А угрожать он стал, чтобы ты его не ослушался, – степенно рассуждал Бойченко.

– А