А потом в душе становится теплее, в голову приходит понимание. Ева кусается, потому что ревнует. Но глупая, как можно сравнивать. Словно сравнить фильмы Тинто Браса и порно с сайта Порнохаб.

Стиснув зубы, я сажусь и поднимаю голову, чтобы посмотреть на полку, до которой мне предстоит добраться. Движение за движением, каждое из которых заполнено такой болью, словно по венам течет сама ртуть. Но вскоре я поднимаюсь во весь свой рост, чувствуя себя так, словно пробежал как минимум километров двадцать. Перед глазами пелена, но я встряхиваюсь и рассматриваю обложки. Франция. Поэзия. Философы. Истории о казнях. И в самом конце две книги одного автора. «Милый друг» я кино смотрел. Дерьмо редкостное, хотя и повезло парню. А вот роман «Жизнь» я не знаю. Да и кто будет роман о жизни называть так глупо. Но я все равно беру томик и без сил валюсь в кресло и, открыв первую страницу, сразу понимаю, о чем сегодня рассказывала Ева. Но самое интересное, как сильно она себя ассоциирует с Жанной из романа Ги де Мопассана.

– Генрих! – ору я так, что даже в преисподней должны содрогнуться. Он появляется в дверях, жуя сэндвич. Точно уволю…

– Да?

– Выгони шлюху. У меня на сегодня другие планы. И убери здесь, – выезжаю из библиотеки и еду в гостиную, где возле камина стоят два кресла. Можно даже представить, что, пока я буду читать книгу, Ева будет слушать.

Глава 21. Харитон

Я проснулся поздно, можно сказать в обед. Открыл глаза и понял, что от чтения в них словно песка насыпало. Но я не был разочарован тем, что променял проститутку на книгу. Отключить мозг, не думать о жалости к себе, о том, что мне больно от каждого движения, невероятно приятно. И за это мне срочно нужно поблагодарить Еву.

Именно для этого соскребаю себя с кровати и усаживаюсь в кресло, чтобы поехать в душ. Принимать я его разлюбил, потому что вечно чувствую себя стариком. Особенно, когда в центре душевой стоит это дебильное приспособление.

После очередной унизительной процедуры я разгребаю свои завалы, нахожу чистую футболку, джинсы и, одевшись, выезжаю в кухню, уже готовый к очередной пикировке с моей Шахерезадой. Но на кухне пусто. Чисто, пахнет вкусно, но пусто.

Меня пробирает страх, что Ева опять могла исчезнуть. Я тут же набираю охране.

– Ева выходила?

– Кто?

– Повариха, болван! Выходила из дома?

– Нет, Босс. Все тихо.

– Ага, как в гробу. Не выпускать ни при каких обстоятельствах, понял?

– Кого?

– Повариху! Неужели за такие бабки тебе сложно мозг в работу подключать?

Идиоты…

Отключаюсь и еду по дому, не часто, но поглядывая на лестницу второго этажа. Не орать же мне «Ева» на весь дом. Но вдруг из ее комнаты доносится тихий голос, и я мчусь туда, застывая у полуоткрытой двери.

– Да, милый. Как тебе там? Не устаешь?

Что за хрень? Милый? И какой такой милый позволяет такой женщине работать в доме озабоченного мужика? Пусть даже и инвалида.

– Да. Все хорошо. Нормальная работа. Может даже получится кредит немножко перекрыть.

Кредит? Хотя, о чем я? Какой обыватель сейчас без кредита. Сейчас стало модно иметь кредитную карту. Но на транжиру Ева не похожа.

– Не переживай. Тебе эта поездка нужна. И не сомневайся в себе. Я люблю тебя.

Люблю тебя… Как серпом по яйцам. То есть у нее кто-то есть, а она со мной флиртует. Нет, не может она такой быть. Или флирт мне мерещится…

Она выходит за дверь, и я не успеваю уехать. Мы сталкиваемся взглядами, и ее лицо мгновенно покрывается розовыми пятнами. Она открывает рот, чтобы возмутиться, чтобы высказать, может быть, даже сказать коронное. «А мама не учила вас, что подслушивать нехорошо?». Я бы обязательно ответил, что моя мать ничему меня не учила. Она сидела в комнате круглыми сутками, пока однажды отец не убил ее. Обстоятельств я не знаю, но он врал, когда рассказывал, с каким удовольствием это сделал. А еще о том, что вернулся бы вспять и никогда бы не завел двух спиногрызов. Никому бы этого не рассказал, а на нее бы правду вывалил.

Ну же, Ева, скажи хоть что-то…

Но она молча собирается уйти, но я не могу так просто ее отпустить.

– Кто он? – в ответ молчание и прямая, застывшая спина. – Кто он, Ева?

– Не ваше дело, – не оборачивается она, а меня злость с головы до ног пробирает. От тайн и секретов кружится голова, и я кричу ей вслед так, что стены дрожат.

– Мое, пока ты работаешь в этом доме.

– Что? – оборачивается. – Я могу уйти, Харитон Геннадьевич. И сделаю это прямо сейчас.

– Не уйдешь. Я знаю правду.

– Правду? – поднимает она бровь. – И какую же правду вы знаете?

– Ты не Ева. Это имя принадлежит умершей бабке. Ты убила ее?

– Я ее не убивала! Как у вас язык повернулся сказать, что я ее убила?

– А как у тебя язык повернулся сказать, что ты бросишь меня?

– Брошу?

– Ты поняла, о чем я, – подъезжаю ближе и как неприятно смотреть на нее снизу-вверх, я все равно остаюсь на месте. – Ты не уйдешь отсюда, пока я тебе не скажу.

– Слышали, что гордость и самоуверенность самый худший грех.

– Так же как прелюбодеяние, но именно к этому я хочу тебя склонить. Так кто он, Ева? И откуда у тебя кредиты? Большие?

Он отстраняется от моей руки, но я все равно ощущаю запах ванили. Так близко, что голова кругом.

– Я не буду об этом говорить. Хотите историй, сначала расскажите свою.

– Расскажу, я все тебе расскажу. Буду исповедоваться, пока ты не сжалишься надо мной и не согреешь мою постель…

Глава 22. Харитон

– Не будет этого, – подбирается она вся и замирает, когда моя рука нащупывает ее лодыжку. Но она не убегает, а продолжает смотреть мне в лицо, часто дыша, отчего ее кофта натягивается на маленькой, но такой желанной груди. И можно даже разглядеть соски, если смотреть очень внимательно.

– Неужели я тебе совсем не нравлюсь?

– Прекратите, – облизывает она губы. – Мне это не нужно.

– Тогда почему ты не убегаешь, почему смотришь мне в глаза так, словно хочешь, чтобы я поднял руку выше. Погладил? Приласкал? А что еще ты хочешь, Ева. Чтобы задрал юбку? Чтобы забрался под трусики, чтобы вошел…

– Хватит! Я здесь не для этого!

– Ты здесь, потому что я