— Она у меня света белого не взвидит, эта мерзавка!

Не помня себя, подхватив юбки, королева ринулась было к фрейлинам, но Клиффорд, нарушая этикет, удержал ее за руку.

— Надо подождать, ваше величество.

— Подождать? Да в своем ли вы уме, сэр Хьюберт? Девчонка следит за мной, доносит обо мне, и я должна чего-то ждать?

— Мы ни в чем еще не уверены, — негромко сказал Клиффорд. — И если ваше величество проявит терпение, а я, в свою очередь, понаблюдаю, мы вскоре сможем выявить всю цепочку, не одну только бедняжку Лиз. Это будет любопытно.

— А я… вы представляете, как я буду принимать услуги этой… этой…

Клиффорд склонился в низком поклоне:

— Окажите мне честь, миледи, доверьтесь моему чутью.

Его тон был так убедителен, а взгляд так тверд, что королева вынуждена была согласиться. Гнев клокотал в ней, но она, сделав над собой усилие, кивнула.

— Пусть будет так, сэр Клиффорд. Возможно, вы и правы.

— Было бы совсем хорошо, моя королева, если б вы не проявляли своих чувств перед этой девицей. Не ради нее. Единственно ради вас самой.

Маргарита решила последовать совету Клиффорда, однако, честно говоря, не знала, как сможет скрыть свои чувства — ведь уже сейчас ее так и подмывало дать полную волю гневу и презрению.

Хьюберт Клиффорд был терпеливее. По опыту он знал, что нет ничего хуже, чем спугнуть пташку в самом начале полета. Начальник охраны королевы обладал поистине удивительным чутьем: когда все было под контролем, он видел мир ясным и чистым, так, будто тот лежал у него на ладони, но стоило чему-то случиться, и сэр Клиффорд чуял непорядок всеми своими внутренностями — иначе говоря, у него был нюх на измену. Но торопиться, даже почуяв что-то, — последнее дело. Против Лиз Вудвилл выдвинуто подозрение, она встречается с каким-то йоркистским прихвостнем — это так, однако приговор еще не окончателен, и Клиффорд сомневался, что девица одна во всем замешана. Есть кто-то еще. Что ж, надо было ждать.

И, обеспокоенно потирая жилистой рукой щеку, Хьюберт Клиффорд в уме прикинул, что неплохо было бы взять под присмотр, кроме всего прочего, еще и свечи, еженедельно доставлявшиеся в Виндзорский замок местными свечными ремесленниками. Свечи, как показывал опыт, в руках отравителя могли стать смертоносным оружием.

10

Время в Виндзоре летело быстро, принося любовникам одни лишь приятные мгновения. Однако с каждым прожитым днем все яснее становилось, что долго так продолжаться не может. Король звал супругу к себе. И беременность, в которой Маргарита Анжуйская окончательно убедилась, имела и другую, печальную сторону. Она означала, что следует любой ценой воссоединиться с Генрихом и навязать ему мысль о том, что ребенок будет рожден от него.

— Удастся ли тебе это? — спросил Сомерсет в их последнюю встречу.

— Не стоит беспокоиться. — По ее губам скользнула гримаса. — Я найду способ. Хотя, возможно, трудности будут — как и всегда, когда от Генриха потребуется хоть что-то мужское…

— Ты намерена делить с ним ложе? — На скулах герцога вспухли желваки.

— О, это вряд ли. — Она засмеялась, едва заметно передергивая плечами. — Как-нибудь все устроится. Я все улажу, Эд.

— Тебе будет трудно, душа моя. Я знаю это.

Ее кожа в тусклом свете лампы отливала ослепительной белизной, обнаженные плечи казались вылепленными из прозрачного алебастра, по ним тяжелой волной рассыпались иссиня-черные волосы.

— Ты так хороша, — проговорил он, гладя ее локоть.

— Хотела бы я остаться рядом с тобой, мой Эд, никуда не ехать и слушать эти твои слова…

Маргарита хорошо представляла себе, что ее ожидает, едва она покинет Виндзор. Тысячи глаз уставятся на нее, свита сразу увеличится чуть ли не втрое, обрастет далеко не самыми верными людьми. Ее будут сопровождать не только ее комнатные девушки и женщины, но и придворные дамы, которых она не выносила, и среди них юная Анна Йоркская[21]. А ведь даже сейчас, в тесном кругу преданных людей, Маргарите было затруднительно скрывать тошноту и другие признаки своего состояния. Как же она сможет притвориться, если на нее будет направлено столько любопытствующих, злорадствующих и недобрых взглядов? А потом будет утомительная и скучная поездка в Кентербери, чудачества супруга, бесконечные молитвы у гроба святого Томаса и одиночество, неизбывное одиночество. Сомерсета с ней не будет…

Ярость и досада захлестнули ее, сдавили горло. Не помня себя, королева прошептала:

— Будь проклят этот мой муж, Эдмунд! Как бы я хотела избавиться от него!

— Спокойнее, моя дорогая. Не говори такого даже при мне. Это неосторожно. Разлука закончится, ты все выдержишь, я знаю тебя…

— И все-таки… Как тошно мне будет его видеть, притворяться перед ним! Я всему миру хотела бы крикнуть, что жду ребенка от тебя!

— Ты хочешь, чтобы ребенок этот был принцем? — спросил герцог, сжав ее запястье.

— Да, ты знаешь.

— Значит, ты должна молчать. — Он осторожно коснулся пальцем ее губ. — Молчать и терпеть, любовь моя. — В глазах герцога сверкнул жесткий огонек: — Ты действительно могла бы?

— Что?

— Я спрашиваю, ты осмелилась бы избавиться от Генриха?

Она какое-то время молчала. Потом в полумраке блеснули ее зубы:

— Если бы я хоть на миг поверила, что чудо возможно, что ты настолько силен, чтобы занять место Генриха, я не колебалась бы. Я не люблю его ни капли, я… я даже порой ненавижу его. Он столько лету меня украл… Я даже моту признаться, — ее щеки вспыхнули, — он так много говорил о своей любви и так пренебрегал мною на деле, что я почти поверила, что не достойна… не достойна любви мужчины, что есть во мне что-то такое, что может мужчину оттолкнуть. Он заставил меня ощущать себя недостойной, именно так! И если бы я верила, что мы открыто можем быть вместе, я бы не раздумывала.

— Но ведь это безумие, не так ли? — спросил Бофор негромко.

— Мне жаль, что это так…

Он хрипло рассмеялся. Властно протянув руку, коснулся плеча Маргариты, с которого соскользнула шелковая сорочка, стянул ее ниже, легко обласкал округлость руки до локтя, потом, будто утратив самообладание, рванул ее к себе, грубо и сильно сжал в объятиях, до боли целуя губы:

— Невероятная женщина — жестокая, лживая, взбалмошная, надменная… Ты кому угодно внушишь ужас, Мэг. Это только я таков, что люблю тебя за все, пусть ты жестока и коварна, пусть ты капризна, пусть даже ты совершишь сотню злодейств, но я люблю, люблю, люблю тебя, душа моя, тысячу раз люблю, знай об этом…

— Знаю, —