Глава 8

…Я вижу вдруг себя Бабой ягой. Это та старуха, которая живет в глухой избушке в самой глубине леса. И одновременно вижу, как юная девушка, Василиса, до полусмерти перепуганная, пробирается по лесу. И она не знает точной дороги, но знает, что рано или поздно придет именно к этой избушке. Она раздвигает ветки и видит наконец жилище. А бабе-яге между тем прекрасно живется-поживается. Она пребывает в своей диком лесу, в своем диком пространстве, где мертвые, где лес таинственен и странен и волшебен. Где все может стать всем. Где все и во все преобразуется. Где можно заварить зелье, а можно просто упереть свою костлявую ногу в потолок и с удовольствием ее разглядывать. Где она косматая и седая и всклокоченная. И совершенно не желает видеть каких то пришлых. С удовольствием сожгла бы. Но раз уж доволоклась сюда эта девчуля, пусть притаится тихонько и говорит уже, что ей надо в конце то концов и потом проваливает. Нет ни малейшего смысла иметь дело с миром живых. Суетным, вечно деятельным и отвратительно шумным. Только изредка пролетая высоко над ними в ступе она видит их селенья. С удовольствием спалила бы их. Но до тех пор, пока ее не беспокоят — пусть живут. Она к ним индифферентна. И вот она собирает коренья ягоды и вообще занята своим делом. Если ей и интересно с кем поговорить изредка, так это со змеем или кощеем. Или другими существами из ее мира. (….)

И все это было мое подсознание. И василиса робкая — это сознание. И василиса вынуждена опять потом вернуться в то селение. Она так и не решилась подойти ближе к избушке и старухе. Постояла из-за веток посмотрела и пошла обратно. В столь надоевшее ей торжище. Где вечно надо с кем-то разговаривать, куда-то ходить, что-то делать, покупать, продавать. Какое-то ремесло свое проворачивать. Как-то содержать себя и тех, кто от нее зависит. Но больше всего на свете ей хочется туда, к бабе яге. Седой всклокоченной колдунье. Где кот, ступа, метла и ни души на много верст вокруг.

Пыталась рассказать все это психоаналитику. А потом спросила — как все таки надо именовать те противоречивые требования, которые я выдвигаю мужчинам.

П — А почему вы вдруг посреди рассказа о матери вспомнили про мужчин?

Я. А с чего вы взяли что это все было о матери? Я же прямым текстом сказала, что это было мое и обо мне, а вовсе даже не о ней. Она просто мачеха. Из тех, кто посылает за углями в темный лес среди ночи. Она была когда-то матерью — но она умерла в качестве любящей и нежной, когда мне было пять лет. С тех пор осталась только мачеха, которая любит своего родного сына — и терпеть не может меня.

П. И все таки — почему вы спрашиваете о мужчинах и требованиях?

Я. Ну потому, что вы сказали, что мы должны дать им имена. Разве вы совсем не помните об этом?

И я понимаю, что не помнит, и главное вообще не видит связи между этими моментами — баба-яга внутренняя и ее требования. Чтобы мне одновременно сочувствовали мои мужчины, не были толстокожими — но не включались бы сами в мои эмоции дикие.

Когда ехала к нему на прием, то подумала, что надо как-то отключится от повседневной и конкретно сегодняшней гонки, когда уроки один за другим и требуется успеть в десять мест. И как только я это подумала, перед внутренним взором возник водоем — такая мутноватая коричневатая вода, как бывает на торфяных болотах. Поверху бегают водомерки, и жук плавунец рассекает воду. Это не болото, но что-то близкородственное ему. И мне так нравится погружаться в эту воду. Не плыть еще, но стоять в ней достаточно глубоко. Разводить ее руками. И вода совершенно спокойна. И это то состояние, которое я помню. И которое почти недостижимо. Но я знаю, что в глубине души оно существует.

…

Несколько дней спустя случайно наткнулась на картинку — «Баба-яга и девы-птицы» И.Билибина, там баба яга их созывает чтобы накормить, в дремучем лесу среди глубоких снегов. И как-то я одновременно внутри и птица и баба-яга. Но вторая все же перевешивает.

…

Раздували с психологом за то, что чувство юмора возникает годам к 17–18. И я вдруг вспомнила — мне 14 лет, и я как то неожиданно для себя пошутила удачно. Т. е. сказала что-то такое, что мне совершенно очевидно внутри было, я всегда так с собой разговариваю. Но просто не произношу вслух. А оказывается можно было. И людям это нравится. И тренерша наша по легкой атлетике всегда очень серьезная, вдруг так искренне и звонко рассмеялась. И девки в группе тоже вслед за ней. И это как-то вообще перевернуло все внутри головы. Я вдруг поняла, что это очень сильный инструмент. Что я в состоянии применять его, когда мне вздумается. Что его можно включать и выключать по желанию. Что до тех пор я просто не знала, насколько это эффективно и мне казалось, что всегда все должно быть всерьез и по- настоящему. А юмор — это снятие напряжения и накала. И снятие любого противостояния.

…

Психотерапевт сказал, что мое всегдашнее желание попить водички — это тяга к материнскому молоку. Ненасыщенность. Что я везде его ищу и нигде мне его не хватает. А то, что я в одеялко на приеме всегда закутываюсь? — это вы уюта ищете и в материнскую утробу прячетесь. Чтобы не жить? Чтобы умереть? Нет, чтоб было тепло и безопасно. И ничто снаружи не трогало и не тревожило. И сквозняк от окон в декабре тут ни причем? Абсолютно. И то что вы очки надеваете — это вы зависите от внешнего поведения людей, вы подстраиваетесь под них и одновременно очки это способ защиты от внешнего мира. Забрало? Ну если хотите да. Нет, не хочу. Мне важно видеть что они делают и как они реагируют на мои слова. И таким образом я лучше пойму себя. Но он явно продолжает мне не верить.

И все-таки — чем он меня так разозлил сегодня? Вероятно тем, что совсем не понимал, о чем я говорю ему. И мне казалось, что я так понятно и доступно излагаю все то, что для меня важно. А он все равно продолжал играми словами. Такое чувство, что он ни