я посочувствовала тому, как они сидят тут целый день на сквозняке при плюс 16-ти. Вероятно, это растопило ее внутренний лед. У меня вообще ощущение, что женщины привыкают быть воинами в этой стране. А воина не так просто взять на понт и добрый вечер. Но если ты к нему — к ней — с открытым забралом, то и он — она — к тебе не с палицей.

Перед прививкой мне измерили сатурацию. Оказалась 100. Так бы вот жила и не знала. А так прихлынет вдруг ощущение полноты жизни. И это прикольно. Как дышать полной грудью. Очень не хотелось бы лишиться этого права и возможности.

Заполняю бланки. Стандартные, на жиденькой гаденькой бумаге. На все согласная я. И почему-то всегда эта фраза проскальзывала для меня незамеченной — «В случае неблагоприятного развития заболевания прошу в деликатной форме сообщить такому-то». И есть в этом чудовищность и тактичность одновременно. Как можно сообщить деликатно, что твой близкий откинул копыта? В корчах кончился? Покинул тебя навсегда и безвозвратно? Указала в итоге бывшего мужа. Второго бывшего в смысле. Он должен лучше меня помнить. Я так надеюсь, во всяком случае. За два месяца вроде не должна была настолько память выветриться.

… Я думаю ему очень больно на самом деле. Больно и обидно. Решение о разводе принимала я. И настаивала на том, что нужно разъехаться, тоже я. Возможно он даже немножечко был бы рад неблагоприятному развитию заболевания, случись оно у меня вдруг. Впрочем, он действительно добрый человек. Он не испытывает злости ни в чей адрес. Хотя и повышенного человеколюбия тоже. Но если он может помочь — поможет.

Прочитав эту волшебную фразу про деликатную форму, содержащую в себе столько разнообразных смыслов, решила на всякий случай написать подружке и сообщить, что оба моих текста, не изданные пока нигде и существующие только в моем ноуте и в ее ноуте, оставляю в ее распоряжении. У нее должно хватить мозга куда-то их пристроить — в отличие от меня. Потому что у меня его точно не хватает. И вообще по большому счету мне все равно что с ним дальше произойдет. Мне жизненно важно написать его. А дальше трава смело может переставать расти. Этим все-таки должны заниматься разные люди — созданием и распространением.

И только когда я уже пришла домой, час спустя, подумала — а странно, что я про детей своих не вспомнила. Ну как-то же должно было мне это в голову прийти — имущество там, я не знаю, дети? А потом поняла, что я настолько уверена, что у них все будет прекрасно — насколько может быть все прекрасно, когда мать твоя перестала — что даже не усомнилась ни на секунду. Во-первых, сами они сильны и духом, и мозгом, и характером. Во- вторых, рядом с ними есть те, кто о них может позаботиться. И в-третьих — они оба есть друг у друга. Они в чем то существенном очень похожи. И довольно близки. Гораздо ближе, чем многие братья/сестры. Они заботятся друг до друге, в свои 15 и 18 лет.

А текст — он ведь совершенно беззащитен. Бестелесен. Бесплотен и беспилотен. Витает, где хочет. Грех не позаботиться о нем.

…

Каждый раз, когда он обсуждается, мне говорят, что у меня такое то мышление. Такой-то образный ряд, что я такая-то и такая-то. И это очень странно. Потому что я по-прежнему ощущаю себя лишь проводником. Просто сквозь тебя проходят некие смыслы и ты транслируешь их в виде символов и знаков. И каждый их расшифровывает в силу своего понимания. При этом я не могу себе присвоить ни одного качества — мышления, понимания, восприятия, формулирования. Это все как бы существует вне меня. Не будет меня — возможно моим детям все это в голову ударит. А то и соседям по лестничной клетке. (Ужасное какое все-таки словосочетание. Детки в клетке. Тигры за решеткой. Не кормите диких животных.)

…

Мне прислали отзыв, в котором человек говорит, что это очень плотный текст. И это меня несказанно радует. Но потом он рассуждает дальше — что именно эта плотность является одновременно главным недостатком. Надо разбавить его описаниями природы, к примеру. Или внешности героев. Чтобы не было так тяжело продираться сквозь каждый абзац. Можно накатать восемь томов описаний — и в них будут вкраплены четыре абзаца того, что я на самом деле хочу сказать. И кому нужны эти тонны пустой породы?

В качестве аргумента была приведена метафора — когда ты печешь пирог, ты лишь добавляешь туда изюм, но ведь весь пирог не состоит из одного лишь изюма? Так и текст не должен быть слишком насыщенным, чтобы сделать его удобоваримым и легким для восприятия. В ответ я подумала, что не все любят легкое чтиво и пироги. Я вот точно не люблю. Точнее я всегда съедаю только начинку. И все, кто принимает меня в качестве гостя уже знают: если остались на столе сиротливые корочки — значит Катя приходила. И да, любимое мое блюдо — когда смешиваются сухофрукты и орехи и мед и кажется лимон — и это так божественно вкусно и не знаю каким словом называется. Пусть будет фруктовый форшмак). Моя потенциальная сватья, мама мальчика моей дочери, дивно готовит эту смесь. Возможно, какой-то еще секретный лисий яд туда добавляет, не поручусь. Но вот это единственное, что я имею сказать о ней хорошего.

Думала недавно, какой я, вероятно, буду склочной тещей и свекровью. Впрочем, обещаю сдерживаться изо всех сил и не лезть по возможности в их семьи. Но гарантии дать не готова. Полагаюсь только на предустановленную мудрость обоих своих детей.

….

Мне не раз уже говорили про яркость визуального ряда в моих текстах. И это тоже совершенно удивительно. Потому что я-то их не вижу почти. За крайне редкими исключениями. Это все некие смыслы, которые обрастают словами как чешуей. У Станислава Лема: «То, что проступает из толщи бессознательного и с трудом постепенно отыскивает для себя слова — существует как целое, прежде чем осядет внутри этих гнезд». Возвращаясь к образу транзистора и ретранслятора. Сквозь меня что-то прошло и я успела зафиксировать это в словах. Как кнопками канцелярскими к бумаге пришпилила. Мы не проколем бабочку иглой/ Адмиралтейства, только искалечим.

Это как в любимом моем известном анекдоте, где умерший человек встречает апостола.

Ч: Я прожил довольно долгую жизнь, но так и не понял одного. Скажите, в чем был