и Александров садится в сознании выполненного долга и избегнутой опасности. В самом деле, он не покривил душой, дурного не сказал, товарища не предал, но и начальство как будто удовлетворится: от него и не ждали политической речи (для этого есть другие), он просто должен числиться в списке выступавших — свою роль в этом спектакле он сыграл. И все довольны.

Все довольны. И даже я не заявлю профессору Александрову претензий. Мне, конечно, жаль, что он не поставил вопросов, которые тревожили его, которые рвались наружу. А все же не это меня удручает, — другое: благородный, интеллигентный, неравнодушный человек, даже он превращен в осторожного себялюбца-обывателя. Да и может ли быть иначе? Одно из самых страшных свойств системы: искажение людей, уничтожение их как самостоятельно существующих и себя проявляющих индивидуальностей. И еще мне горько: человеческий голос так и не прозвучал ни разу на этих заседаниях — ни утром, ни днем.

Может быть, он прозвучит вечером?

Действие третье

Здесь, однако, следует отступить от хронологической последовательности рассказа, и выйти за пределы одного дня — 25 апреля. В тот день исполнить все, что было предписано, Институт не успел; «Большой совет» постановил снять с Эткинда научное звание профессора, лишить же его ученой степени доктора филологических наук он не имел права. По закону (а ведь мы законники!) снять степень может только тот Совет, который ее присуждал; таким был Совет филологического факультета (официально — Русского языка и литературы). Именно там я защищал докторскую в октябре 1965 года, защищал необычно — при большом стечении публики, в Колонном зале института, и при участии в качестве оппонентов двух прославленных академиков,

В.М. Жирмунского и М.П. Алексеева. Несмотря на довольно специальный характер темы — «Стихотворный перевод как проблема сопоставительной стилистики» — аудитория реагировала с энтузиазмом, и защита прошла, можно сказать, эффектно.

Тот же Совет, который, почти десятилетие назад, единодушно и по высшему разряду присудил докторскую степень, теперь должен был ее снимать. Начальство правильно рассудило, что это дело рискованное: а вдруг Совет не захочет плюнуть самому себе в физиономию? Тем более, что все эти девять лет я был его членом, и весьма деятельным. В Совете состоят профессора литературоведения и языкознания, которыми нелегко манипулировать: многие из них — самостоятельные, дальновидные люди, дорожащие своей репутацией, иногда международной. Как же быть? А вдруг — осечка? Рисковать невозможно.

Выход был придуман — не знаю кем — довольно хитроумный. Устроили Совет особый, как бы филологический, но, в то же время, и не совсем; он будет казаться научно-специальным, хотя по административной иерархии и более высоко стоящим, нежели тот, ненадежный. Это — Совет по гуманитарным наукам. Несколько членов филологического в него, понятно, войдут, это будут самые надежные, самые проверенные и послушные. Зато в заседании примут участие и другие, которые, как говорится, «свои в доску» — историки КПСС и СССР, обществоведы, философы, политэкономы, теоретики атеизма… В «Большом совете» состоят математики, биологи, химики (один из них, химик, даже выступил, заклеймил) а здесь исключительно гуманитары, так даже спокойнее. За физика или генетика поручиться трудно — мало ли какой он номер выкинет, особенно если попадется ученик академика Сахарова, или там обожатель академика Н.И. Вавилова. Слава богу, все прошло спокойно, но устроителей смутная тревога не покидала… Профессора же по истории партии или по философии люди благомыслящие, покорные, к тому же они несомненно «гуманитарии», значит — специалисты. Выходит, все делается по правилам — комар носу не подточит.

Заседание это надо было подготовить, — тем более, что и такого Совета, в сущности, не было; его еще надо было формировать. Вот почему между снятием звания и снятием степени прошло целых десять дней (да еще праздники тут вклинились: 1–2 мая, 9 мая, субботы, воскресенья). В первых числах мая жена (я был в Москве) получила повестку со следующим весьма характерным текстом:

Ефим Григорьевич!

Вы приглашаетесь на заседание Ученого совета Института по гуманитарным наукам 8 мая 1974 года в 10 утра в помещении конференц-зала.

                           Ученый секретарь Совета

                           (неразборчивая подпись)

6 мая 1974 г.

Жена сказала мне по телефону о повестке, о небывалом обращении (даже без простейшего «уважаемый»), да еще о звонках, требовавших моего присутствия на этом Совете. Но у меня были все основания опасаться ареста или провокаций, которые повлекли бы за собой тот же арест, и я остался в Москве.

На заседание Совета пошла жена; она долго искала конференц-зал и потому опоздала. Надо полагать, что в ее записи не хватает лишь самого начала — видимо, знакомый читателю ректор кратко изложил все ту же справку КГБ, а затем выступал бывший ректор, патентованный черносотенец профессор Александр Ильич Щербаков, формулировавший цель заседания — лишение ученых степеней. Первоначально родилась идея — лишить Эткинда одной только докторской; однако чья-то творческая мысль подсказала, что можно лишить и кандидатской (она была, правда, получена не здесь, а в Университете, в 1947 году). Возможно, что предложение исходило как раз от Щербакова, такая самостоятельность мышления ему присуща. После него взял слово тоже знакомый читателю проректор Ю.В. Кожухов, и как раз во время его речи вошла жена. Вот протокол, записанный ею.

ЗАПИСЬ ЗАСЕДАНИЯ

Совета института по гуманитарным наукам 8 мая 1974 г.

Присутствовало: в зале — 22 человека, в президиуме — 4

Юрий Вячеславович Кожухов (профессор истории, член-корреспондент Академии Педагогических наук, проректор по научной работе):

…Хейфец на допросе показал, что Эткинду его предисловие понравилось. Бродский — автор стихов вредного и ущербного содержания, его стихи использовались в ущерб СССР. Эткинд выступал на суде над Бродским, отстаивая «право таланта выбирать свой образ жизни». Таким образом, в 1964 году была необдуманная защита тунеядца Бродского. Вместе с Хейфецом и Марамзиным Эткинд подготовлял издание стихов Бродского. В 1968 г. в постановлении Ученого совета Института было отмечено: «В предисловии Эткинда к двухтомнику „Мастера русского стихотворного перевода“ содержится политически вредная концепция в фразе про русских поэтов, лишенных возможности до конца выразить себя в оригинальном творчестве…»

Анализ ряда новых литературных работ Эткинда показывает, что он продолжает публиковать свои вредные политические идеи, умело используя для их протаскивания свои труды. В 1973-74 годах были осуществлены мероприятия в отношении Солженицына. Но Эткинд не принял этого к сведению. Он наносит существенный ущерб интересам нашей страны. Эткинд компрометирует (sic!) свое ученое звание.

Виталий Иванович Кодухов (профессор кафедры русского языка): Деятельность Эткинда вредная, и Ученый совет