Охотники тем временем ломали колючий кустарник — всем хотелось чаю.

Кустарник, даже сырой, горел с треском и жара давал много. Пешие найманы разбились на группы и тоже развели маленькие костры. Стали пристраивать котелки.

Ячмень для чая был не у всех, но в таком походе радует даже горячая вода с дикими травами. Они тут росли в изобилии.

Было красиво, и не так уж холодно. И задача понятна — разобраться с пешими найманами, раз колдун больше не представляет угрозы.

— Как думаешь? — тихонько спросил я Нишая. — Что будем делать? Перережем? Или раскочегарим колдуна и бомбу взорвём? — У каждого из нас было с собой по горшку яда. — Давай только чаю сначала попьём?

— Ты лучше песню спой, — усмехнулся Нишай. — Ты отлично умеешь петь песни. А я буду тихо делать своё чёрное дело. Я же — проклятый Нишай, мне положено. А хороший отряд из двух дюжин воинов нам совсем не помешает.

— А если печати не лягут на кого-то из воинов? — нахмурился я.

— Я же говорю — пой. Они, когда тебя слушают, теряют всякую волю.

Песням всё-таки нужен повод, а араку мы вчера выпили. И пока я грелся на солнце и раздумывал, как ловчей подступиться к найманам — выручили охотники.

Когда мы лезли в гору, я не видел даже птиц, а они побродили пару часов и припёрли тушу козла. Здоровенного, во-от с такими рогами!

И у нас с найманами тут же нашлась тема для общего разговора — мы же не жадные.

Дров больше не было, кустарник мы выдрали весь, но это нас не особенно огорчило. Соль-то имелась. А сырую печень я уже здесь пробовал, почему бы и мяса не отведать?

Мавик тоже оживился. Все кости были его.

Сурлан вскрыл череп козла и поровну разделил мозг между нашими. В походе все равны — и вожди, и простые воины. Такой порядок у охотников.

Потом мы мелко-мелко рубили сырое мясо на камнях, присаливали. Разбивали крупные кости и ели сырой мозг.

Колдуну вручили кусок сырой печёнки, и он морщился, обзывая нас дикарями, но сожрал и добавки потом просил.

В общем, для сближения отрядов была самая нужная атмосфера. И я даже не успел предложить, найманы сами вспомнили про вчерашние песни.

Всадники наши вернулись впотьмах, усталые, злые. К этому моменту все их пешие товарищи во главе с колдуном уже очень крепко любили Нишая, меня и всех наших воинов и охотников. И даже усвоили, что демонстрировать эту любовь пока не надо.

Я наконец насмотрелся, как накладываются печати на сильных и на строптивых. Ключом было возникшее доверие между нами, и колдун умело им пользовался.

Удивительно, но колдун, больше всех ненавидящий Нишая, и любил его теперь больше всех. Может, и не врали древние книги? Может, жадные до власти — так же жадно и пресмыкаются потом перед теми, кто окажется сильней?

Голодные всадники накинулись на остатки козла, а я пошёл будить Нишая. Он задремал, чтобы восстановить силы. Мы планировали обратить в свою веру всех найманов.

А если кто не поддастся, так горные тропы — очень опасные. Можно поутру и недосчитаться неудачно сходивших до ветра.

На рассвете мы уже единым отрядом пошли вниз, к Белой горе.

Найманов больше не смущало, что волчат они найти не сумели. Нишай сказал, что у воинов будет иная миссия. И те радостно топали, спускаясь с хребта Большого Быка к подножию Белой.

Большой Бык был частью горной гряды, а вот Белая гора стояла на отшибе. Словно её нарочно выставили отдельно, как королеву, надзирающую за подданными.

Только зелени вокруг горы было маловато. И чем ниже мы спускались, тем подозрительнее казалась мне чернота у подножья.

Охотники тоже насторожились. А потом Сурлан догнал меня, он шёл замыкающим.

— У входа в гору много пеших воинов и драконы, — сказал он тихо. — Больше дюжины дюжин воинов. Тьма.

«Ну уж и тьма», — подумал я, но вслух смеяться не стал.

Да, для здешней земли полторы сотни воинов были серьёзной силой. Тем более что это — только пешие. А ещё и на драконах кто-то сидит.

— Сколько драконов? — спросил я.

Мне эта арифметика была пока не по глазам.

— Я вижу трёх, — сказал Сурлан. — Но вон там, смотри? Видишь — тёмная полоса?

Я присмотрелся и кивнул. Полоса — не полоса, но что-то тёмное с полуденной стороны различалось.

— Может, это тень от горы?

— Она движется, — сказал Сурлан. — Это ещё один отряд воинов.

Мы ускорили шаг, всматриваясь в неверные тёмные пятна на белых камнях и зелени травяного ковра.

— Три дракона — это уже не охранная миссия, — сказал Нишай. — Но и не боевое крыло, тогда их должно быть не меньше шести. Думаю, кто-то из знатных пожаловал. Может, Шудур? Или даже сам терий Верден? Воинов для его положения вполне достаточно.

В появление терия Вердена я не верил. А вот Шудур, наверное, мог бы и прилететь, чтобы увидеть труп ненавистного мастера чёрного слова.

Но почему драконов три? Кто ещё посмел составить компанию главному колдуну?

Нишай хлопнул меня по плечу:

— О чём задумался, заяц?

Теперь уже и мне было видно, что у подножия горы темнеют драконьи туши в окружении вооружённых воинов.

— Думаю, что земля там, наверное, каменистая, — отозвался я, прикладывая ладонь к глазам. — Как мы их всех хоронить-то будем?

Интерлюдия

Несколькими днями ранее

Люди давно заметили, что воровать неловко только в первый раз.

Уже во второй дело идёт гораздо бодрее, а на третий — и азарт появляется, и сноровка.

Почему так? Да всё просто.

Стоит только допустить мысль, что в чужих сундуках лежит твоё собственное добро, как руки сами тянутся исправить вопиющую несправедливость.

Тут главное преодолеть цивилизационный стыд, а природой мы просто созданы для воровства. Потому что каждый из нас — глубоко в душе — достоин всех мировых благ. Вот только окружающие завидуют и к благам не допускают.

И ты думаешь: а почему бы им не заплатить за неуважение? Не поделиться звонкой монетой, дорогим оружием, тканями?

Кругом столько чужого богатства. А чужое — это же ничьё, верно?

Вот потому Шудуру и не давали покоя сундуки проклятого мастера чёрного слова — сиятельного Нишая. И главный