Ненадолго мог остановиться в городе лесоруб, быстро наступало время вновь отправляться в лес грешным, нищим и покорным. Но пока в кармане были марки, большинство из лесорубов гуляло и бражничало.

На этот раз Патэ Тэйкка держался в стороне от них. Он стал удивительно благоразумным. Он знал, что веселье будет весьма недолгим, что опять окажешься нищим и опять придется крутиться, как белка в ко лесе. Соседям он дал понять, что у него туго с финансами.

— Врачи запретили мне пить. Они запретили мне носить даже часы — их тиканье вредно отражается на сердце.

Кто-то из старых приятелей высказал свое недовольство:

— Деньги-то у тебя есть, только ты стал скопидомом. Ты целое лето проработал десятником — вот где собака зарыта. Не хочешь знаться с бедняками. Не думаешь ли сколотить капиталец и вылезти в буржуи?

— Ты был вчера в Рабочем доме? Слышал лекцию? Буржуазия стремится отравить сивухой сознание рабочего класса, его душу. Потому мы и не должны пить: назло буржуям.

— Себе назло. А, кроме того, лекция есть лекция. Небось, лектор и сам не дурак выпить.

Но Патэ Тэйкка не поддавался уговорам. Жизнь казалась ему достаточно увлекательной и без выпивки. Время летело, как на крыльях. И он не нуждался ни в чем, что затуманивало, притупляло сознание.

Целыми часами он просиживал в кафе, читая газеты, пробираясь через необъятные, как тайга, газетные полосы. Эти шелестевшие, пахнущие смолой страницы казались ему бескрайним, шумящим дремучим лесом, в котором легко можно заблудиться.

Какой-то старик-рабочий опустил газету и, отпив глоток кофе, завязал разговор. Он прочитал о сокращении вооружений, об ассамблее.

— Кажется, и сильные мира сего начинают понимать, что война ничего хорошего не даст.

— Кто их знает, — сказал Патэ Тэйкка. — Собираются, разглагольствуют, заседают, получают за это деньги, а в общем-то обманывают народ. Если они могут прийти к соглашению, к практическим соглашениям о сокращении вооружений, то почему бы им не договориться о полном разоружении. Сокращение вооружений! Это значит: не будем устраивать больших войн, а обойдемся маленькими, повоюем, как бы забавы ради…

— Но для начала и это неплохо. Если им удастся на сколько-то сократить расходы на содержание армий, которые ничего не производят, а только приносят убытки, то эти средства пойдут на другие цели и, может быть, немного поднимут жизненный уровень бедных…

Старик поднялся и ушел. Он торопился на работу на какое-то строительство. Жизнь успела обломать в этом человеке острые углы, убавить пыл. Он все постиг и примирился с тем, что на его глазах не произойдет никаких больших перемен в ходе истории.

А Патэ Тэйкка еще долго шелестел газетами. Разноголосым эхом в них отражалась жизнь: собрания, постановления парламента, убийства, драки, ссоры, приговоры за контрабандную торговлю спиртом, растраты, объявления об обручениях и смерти.

Вечерами он иногда ходил в Рабочий дом на лекции. Там заправляли коммунисты. В лесопромышленном городке, судя по всему, преобладали приверженцы этого социалистического направления. Да, именно направления, направления, секты. Рабочий класс казался раздробленным. Рабочие ссорились и ругали друг друга. Здесь Патэ Тэйкка услышал, что социал-демократ хуже буржуя, что он — предатель идей рабочего класса. Что социал-демократические лидеры снюхались с буржуями, идут на компромиссы, надувают своих избирателей — неразбуженное, ко всему безучастное, равнодушное стадо…

По мнению Патэ Тэйкки, в этих рассуждениях было очень мало конструктивного. Но слушая такие речи, не один обездоленный чувствовал, как его сердце стучит в такт этим словам: так, так. Они напомнили Патэ Тэйкке передовую статью газеты «Похьян войма», прочитанную им еще весной, когда отмечалось пришествие Маннергейма к власти.

«Венчание! Любовная связь социал-демократии узаконена. Глава социал-демократического правительства Финляндии в годовщину порабощения финского пролетариата на паперти Николаевского собора среди разодетой в шелка и золото аристократии» и т. д.

В этих рассуждениях содержалось что-то такое, что впитывалось, как вода в сухую губку.

А в других, противоположных по направлению газетах, которые он тоже читал, писали о подкупленных на русские рубли деятелях, о неразумных людях, живущих в ожидании мировой революции, о крикунах, которые раскололи силы рабочего класса в стране. Если бы, мол, не они, все было бы иначе. У Патэ Тэйкки складывалось впечатление, что дело сводилось только к борьбе за души рабочих, за их голоса. Неужели за всем этим стоит только борьба за положение, за место, власть, силу, почет? Неужели цель заключается только в том, чтобы избиратель что-то вычеркнул из бюллетеня и опустил его в урну? Было похоже на то, что рабочих будут разделять и властвовать над ними еще столетия, а то и вечно. Человек — стадное существо. А он, Патэ Тэйкка, появился на свет в одиночку, в одиночку он пережил и переживет все то, что выпадет на его долю. Если у него болит зуб, никто другой не страдает от этой боли. Хорошо! Пусть стадо пасется себе, разбредается, разделяется, подчиняясь своим пастухам, которые все время ссорятся и не могут договориться между собой. А он, Патэ Тэйкка — молодой бычок — будет ходить, как ему вздумается, слушать всех и не слушаться никого. Его шкура не достанется обманщику-пастуху.

Однажды он был на соревнованиях по борьбе. Увиденное заинтересовало его: ловкие, сильные тела, квадратные фигуры с могучими плечами и шеей, запах пота, азарт. Он записался в кружок по борьбе и много вечеров провел на ковре. Здесь он познал, что такое оттреннированная, разумно использованная сила: человек небольшого роста, уступавший ему в весе и силе, бросил его наземь, как мешок. Потом он овладел приемами борьбы и научился в свою очередь бросать других. Он работал на ковре, обливаясь потом, принимал души, одевался и шел по городу, ощущая боль в мышцах и приятную радостную усталость во всем теле. Как мало иногда нужно, чтобы быть довольным — хлеб, здоровье, добровольная работа мышц.

Он заговаривал со служанками, гулявшими по вечерам небольшими стайками в парке на берегу реки. Глаза девушек загорались, и они охотно вступали в разговоры. Казалось, они ждали чего-то от жизни, в которой были не только дни, заполненные работой, но и летние вечера, мужчины. С одной из девушек, белокурой, болтливой хохотушкой, Патэ Тэйкка пошел в кино. Содержание фильма его не интересовало. Все фильмы казались ему пустыми и глупыми, а их сюжет всегда можно было заранее предугадать. Его раздражала неестественная мимика актеров, а колыхание пышного бюста героини вызывало смех. Образованный человек, пожалуй, определил бы содержание фильма в двух словах — сила и эротика. Зато Патэ Тэйкка с интересом разглядывал место действия: пейзажи, море, тихое или пенящееся, песчаные пустыни, оазисы,