Женщина любвеобильно схватила сына за голову и потрепала за вихры, тот стал мурзиться недовольно, косясь на меня. Кого-либо из своих знакомых, кто согласился бы приютить сирот, она не смогла порекомендовать. Занятия по брейку с ней лично было решено провести завтра с одиннадцати утра в её студии. У неё как раз дальше по расписанию с двенадцати состоится занятие с хореографическим ансамблем, а я постараюсь к этому времени разгрестись со своими шахматами. Позднее можно будет организовать там для желающих пацанов обещанный показ брейк-данса в собственном исполнении. Студия ведь там просторна, и полы гладкие.

Лидия уселась смотреть новости по телику, а Тоха повёл меня в свою комнату. Опять рыжий стал подстрекать меня пощипать гитарку. Сбацал ранее игранные на днюхе песни. Потом я в соответствии со статусом звезды заважничал, и остальными песнями Вити Токарева мы наслаждались в записи на кассетнике.

Глава 5

Суббота, 15.03.1975 г.

На доигрывание я припёрся за полчаса, чтобы успеть расположиться в удобном для наблюдения и скрытном от дядюшкиных глаз местечке у буфета. Необычно как-то было видеть, как на всех турнирных столиках фигуры силами ассистентов были выставлены в начальную позицию, а на дядином осталась отложенная партия. Не ожидал, что ради одной партии набежит так много зрителей. Даже загородили мне обзор.

Решил пока в туалет сбегать, сбросить лишний балласт. Возле умывальников столкнулся с Кругловым, который кандидат. Надо видеть, как его лицо перекосилось, будто от зубной боли. Справившись с собой, кандидат поинтересовался:

— Шумилов прибудет?

— Воистину прибудет, — обнадёжил его и, откланявшись, удалился в кабинеты.

Если и не прибудет, то подожду минут двадцать и вылезу из укрытия сам на доигрывание. План оказался дальновидным. Шумилов умудрился опоздать минут на десять. Ассистент Лёха Левченко весь извёлся. Через огромные панорамные окна фойе было видно, как он подскочил к подъехавшей директорской Волге и стал что-то возбуждённо говорить, размахивая руками. Спустя минуту, на подиуме появился дядя, снимая на ходу пальто и бросая его на руки Лёхе.

И вот, наступил тот момент, которого я с громадным предвкушением ожидал. Даже подобрался поближе, пользуясь многолюдьем. Дядя сел за столик и… реально охренел. Глаза, как два полтинника с рукастым вождём.

— Куда подевался мой ферзь? — раздался его раздражённый вопль.

— Так это… Не было его на отложенной позиции, — встрепенулся старичок-судья, растерянно разведя руки в стороны.

Шумилов уставился на него, словно ожидая, что тот вдруг начнёт ржать и сознается в розыгрыше. А судья продолжал стоять с разведёнными руками, чуть наклонясь, навевая ассоциации с немой сценой из Ревизора. Дядиным глазам пришлось ещё больше расшириться, когда противник, миролюбиво улыбаясь, предложил ничью. Которая была моментально принята, к моей досаде. Лицо соперника буквально расплылось радостью. Разразились аплодисменты, и дядя на нетвёрдых ногах отправился в свой кабинет отпаиваться корвалолом.

Насладившись представлением, я побрел на завтрак в санаторный буфет корпуса. Уминая картофельную запеканку, я вдруг вспомнил свои ночные раздумья. В голове всё никак не собирался складываться пасьянс по судьбе детдомовских мальчишек. Решил по этому поводу посоветоваться с житейски мудрым Хвостом. А что, если тот наделает пацанам документы, где им будет по восемнадцать лет. В армию их пусть позабирают к хренам мамонтячьим и там с ними мучаются. Для документов нужны основы и бланки, которые остались на индюковой даче. Значит, надо в скором времени туда наведаться и заодно вызнать, где захоронен мой батя. Чего-то меня гложат смутные подозрения, что с его телом то же самое сотворилось, что и с Кутырём.

Вновь поплёлся к Шумилову. Вдруг чего-нибудь посоветует насчёт детдомов. Как ни жаль было сирот, но возвращать их на казённый кошт наверняка придётся. Застать дядю в рабочем кабинете обычно почти невозможно, если заранее не договоришься о встрече. Вопреки всем теориям вероятностей, он сидел в задумчивой позе, в уголке для отдыха на диванчике, с рюмочкой коньяка в руках. Махнул рукой, указывая садиться поближе, и обиженно спросил:

— Ты чего мне такую хрень подсунул? Я уже с судьёй собрался ругаться. Думал, что у меня с доски ферзя случайно забрали. Хорошо, что соперник на ничью согласился.

— Тебе красивую позицию с матовой атакой на белого короля оставили. Хотел я, чтобы ты насладился разгромом своего противника, — тоже напустил обиженных интонаций в голос.

— Целый кандидат в мастера почему-то не увидел твоей матовой атаки. Белому королю ничего не мешало вырваться из твоей якобы западни.

— Спорим, что белые гарантированно проигрывали? Давай я сыграю за чёрных с оставленной позиции. Ставлю червонец.

— Согласен, принимаю твою ставку. Чёрные не сумеют выиграть, — решился рискнуть Шумилов.

Спустились в практически пустое фойе. На дядином столике сохранилась последняя партия со сделанным отложенным ходом. Не понадобилось вспоминать позицию. Расселись как надо. Шумилов захватил с собой пустую рюмку и бутылочку коньяка Плиска. Мне предложил:

— Хочешь, пару капель плесну? Сгоняй сам тогда в буфет за пустым стаканом.

Сгонял, пока дядя прятал своего короля от шаха. Дал ещё шах, потом убрал защищающую короля ладью. По счастью, дядя задумывался ненадолго. А я потягивал медленно коньяк, закусывая шоколадной конфеткой Ласточкой, выуженной из дядиных карманов.

Лепота, никого вокруг нет. Сглазил. Какой-то крендель нарисовался и прилип к нашему столику. Когда материальное преимущество белых истаяло, и дяде пришлось отдавать своего ферзя, чтобы только спастись от мата, он признал мою победу. И в споре тоже. Чокнулись стаканами с коньяком, празднуя упущенную третью победу для нашей команды. Зрителю Грише тоже налили. Синенькая бумажка благополучно перекочевала в мой карман.

Дождавшись, когда зритель отвалит от нашего столика, заговорил о проблеме четырёх сирот, сначала оказавшихся в лапах маньяка, вырвавшихся потом на свободу, но оказавшихся в ситуации неопределённости. Немного подлакировал проблемку, умолчав о своей в неё вовлечённости.

— Показывали мне этих ребят. Никак не мог понять твоего в них интереса, — высказался Шумилов.

— Отец мой пожертвовал своей жизнью ради этих мальчишек. Тварь их долго растлевала, и теперь просто загнать их в детдома будет неправильно.

— Точно знаешь, что это именно твой отец был? — обоснованно засомневался дядя.

— Абсолютно точно.

— Что же, помянем тогда двоюродного моего брата Андрея. Как бы я к нему