третью дочь свою назвал «Амалфеев рог». Это значит показать, что Иов верил в языческие басни и уважал вымыслы идолослужения, тогда как несомненно, что Иов человек необразованный, по происхождению идумеянин не мог даже и знать языческих басней о Юпитере, Сатурне и Юноне. В этом названии обнаружился писатель, проникнутый сильною, но грубою любовью к тщеславию. Ибо чтобы показать себя и знающим иностранные учения и сведущим в баснях язычников, которые они считали верными, он не усомнился нисколько заимствованное оттуда имя приписать праведнику, который будто бы хотел украсить им свою дочь. Да и все вообще изложение книги, по моему мнению, ясно показывает, что писатель образован был языческими учениями» (Д. V. 95–97). Еще резче, еще бесцеремоннее отзыв Феодора о книге ИИеснь песней. Он и ей отказывает в каноническом достоинстве, как и книге Иова, и относится к ней с полным глумлением. Феодор писал об этой книге: «Досадно мне было перечитывать ИИеснь песней, потому что она составлена не по подобию пророческой книги и не по историческому преданию, как книги Царств, и не представляет убедительного увещания к подвигам. При чтении её я усердно зеваю и дремлю, как очарованный брачным пиром этой книги». Содержание и цель написания этой книги Феодор объясняет таким образом: «Соломон устраивает египетское пиршество, вступая в брак с египтянкой, через это делается человеком порочным между иудеями и нарушителем Отечественных законов, возбраняющих браки с иноплеменниками. Допустивши нарушение закона и раздраженный укоризнами за это со стороны израильтян, Соломон в песенной форме излагает оправдание самого себя, чтобы тем приятнее сделаться для своей супруги, увеселяясь песнопениями, написанными для неё. Своим сочинением Соломон хотел сказать: так как меня и невесту думают поссорить своими поношениями и разделить своими злословиями, то пусть же послушают, с каким жаром мы воспеваем свои объятия, и пусть при этом обоняют залах наших брачных благовонных мастей; пусть раздаются во все стороны звуки величественных песней о наших лобзаниях; воспевай невеста твою приятную пурпуровую черноту! — Все это надобно иметь в виду читающим эту книгу, замечает Феодор, — и не должно думать, что эта книга мудрейшего есть увещание к бесстыдству и потому ненужно ненавидеть ее, но не надобно и хвалить ее, как будто бы содержащую в себе пророческое изображение благ церкви. Ибо если бы он заслужил пророческую благодать, то сделал бы где-нибудь упоминание о Боге (потому что во всяком пророческом писании непременно упоминается о Боге); но должны знать все, что книга эта есть застольная песнь, подобно тому, как Платон впоследствии написал пиршество любви. От того ни у иудеев, ни у нас Песнь песней не читалась публично» (Д. V. 99 — 102). 8) Собор ставит также в вину Феодору то, что он многих ветхозаветных пророчеств не относит ко Христу и Его царству. Феодор худо отзывается о тех толкователях свящ. писания, которые с особенною ревностью изъясняли ветхозаветные пророчества в смысле мессианском; он говорит о них: «многие стараются отнести все пророчества к Господу Христу; даже и то, что сказано о народе иудейском, понимают подобным образом и предоставляют иудеям повод смеяться, когда указывают на пророчества, нисколько не относящиеся к Господу Христу. К числу таких ветхозаветных пророчеств, не относящихся ко Христу, Феодор относит несомненно мессианский псалом двадцать первый: Боже, Боже мой вонми ми, вскую ми еси оставил. Феодор говорит, что этот псалом никаким образом не относится ко Господу. Если же апостолы слова этого псалма: разделима ризы моя себе и о одежди моей меташа жребий (ст. 19), отнесли ко Христу, то отнесли потому, что на самом деле с Господом Христом случилось то, что прежде преувеличенно сказано было Давидом по поводу перенесенных им несчастий (Д. V. 75–77). 9) Наконец собор не оставляет без внимания и того, что Феодор позволял себе считать именование: христиане, равнозначительным с именованиями: платоники, епикурейцы, манихеи. На соборе прочитано было следующее место из сочинений Феодора: «у всех людей, следующих какой-либо секте, есть обычай называться именем основателей секты; таковы названия епекурейцев, платоников, манихеев и тому подобных. Точно также и апостолы определили нам именоваться христианами, так как нам следует внимать учению Христа» (Д. V.71–72).

Все эти заблуждения Феодора, извлеченные из его сочинений, найдены собором заслуживающими крайнего порицания; почему собор чтение из сочинений Феодора иногда прерывает восклицаниями в роде следующих: «Это мы уже осудили, это уже предали анафеме, анафема Феодору мопсуестскому и его сочинениям; они чужды церкви, они чужды православным, они чужды отцам, они полны нечестия, они восстают на св. Писание. Один Феодор, один Иуда. Анафема Феодору: он опозорил Евангелия, он поругался над домостроительством нашего спасения. Анафема тем, которые не анафематствовали его. Защитники его иудеи, последователи его язычники!» (Д. V. 81; 106–107).

Основанием для суждения о виновности Феодора в еретических заблуждениях, кроме самых сочинений его, для собора служили исторические свидетельства, в которых выразился голос церкви по поводу Феодора. Сюда относились послания и сочинения Кирилла Александрийского против Феодора, сочинение Прокла Константинопольского, Равулы Едесскаго и пр., которые также были читаны на соборе[63].

После того, как во всех этих документах собраны были достаточные данные для уяснения еретического образа мыслей Феодора, собор прежде, чем осудить Феодора, считает своим долгом разобрать возражения, какие делались в его, защиту противниками осуждения трех глав. Собор выставлял самые возражения и затем по порядку опровергал их. Прежде всего противники осуждения трех глав указывали, что нельзя осуждать Феодора, когда о нем отзывался хорошо св. Кирилл. Кирилл, говорили они, называл Феодора «добрым Феодором». Собор счел за нужное прочесть послание Кирилла, где Феодор назван этим именем. Но чтение послания ясно показало, что хотя Кирилл и называет Феодора «добрым», принимая в уважение его борьбу с арианами и его истолковательные труды по Св. Писанию, но в то же время в том же послании порицает его за его неправильные мысли о соединении двух естеств во Христе. Ссылка защитников Феодора на то, что Феодора хвалит в своем письме Григорий Богослов, найдена ложною, потому что Григорий Богослов писал свои похвальныя письма другому Феодору, епископу Тианскому, а не Мопсуестскому (Д. V.150–159). Да и вообще собор находит, что хороший отзыв какого либо достоуважаемого лица о другом, оказавшемся еретиком, не может освобождать последнего от осуждения. Так Василий Великий говорил о еретике Аполлинарии: «Аполлинария не почитал я врагом, а за иное и уважаю этого человека»; но это однако же не избавило его от осуждения. А также Лев, папа Римский, сначала принял сторону Евтихия и в своем послании одобрял его;