ней бороться, чего она больше всего боится, кроме серебра, — одним словом, как ее победить так, чтобы если и не совсем рассыпалась прахом, то убежала за шестью шесть земель. Это у Канга удалось заманить чудище на дроболитную башню, но разве у него получится? Ведь...

Он вдруг обнаружил, что в комнате определенно что-то изменилось. К яркому свету лампы примешался другой, словно ведро зеленой краски опрокинули в чан со светло-золотистой. Он уже видел такой свет — зеленовато, гнилушечьи мерцавший, зыбкий. Прошлой ночью... Тарик уронил книгу на постель, рывком поднял голову. В приоткрытую дверь просунулась пантерка — только

голова и передние лапы. Вместо левого уха как-то жалко торчал косой невеликий распухший обрубок.

Занятно, но он не испытал и капелюшечки страха, не то что в прошлый раз, скорее уж досаду: опять приперлась, тварь корноухая, влезла в чужой дом, как к себе в берлогу...

— Тарик, давай поговорим, — сказала пантерка тем же хрипловатым голосом, ничуть не похожим на ее голос в людском обличье. — Я с миром пришла...

— Как пришла, так и проваливай! — рявкнул Тарик, кубарем скатился с постели, мигом выхватил кинжал и стряхнул на пол ножны. — Одного раза тебе мало? Смотри, добавлю!

Пантерка отодвинулась так, что из коридора торчала только голова с отрубленным ухом. Казалось, она пытается придать морде самое доброжелательное выражение. Тарик присел на кровать — не та это гостья, чтобы политесно встречать ее стоя, — готовый в любой миг вскочить. Кинжал он осторожно держал острием к двери.

— Ну, зачем ты так, Тарик? — сказала пантерка. — Ухо отхватил...

— А ты новое прирасти, — злорадно посоветовал Тарик.

— Не умею, — призналась пантерка вроде бы грустно.

— Что ж ты так? — усмехнулся Тарик, уже чувствуя себя совершенно спокойно, словно сто раз беседовал с ведьмами-оборотнями. — Я вот читал одну голую книжку, так там колдуна на кусочки изрубили, а они обратно сползлись. Хорошо хоть догадались огнем спалить, тут уж он издох.

— Так то в книжках, там чего только ни понапишут...

— Книги порой отражают жизнь, — наставительно сказал Тарик, щегольнув запомнившейся фразой кого-то из студиозусов. — Какого тебе рожна нужно?

— Бляшку... — раскрыв глаза на всю дозволенную природой ширину и оскалясь, сказала пантерка. — Отдай бляшку, а я тебе дам золота, много! Настоящее золото — не обратится потом ни в черепки, ни в конские катыши. Ну зачем тебе бляшка? А с золотом ты не то что в матросы пойдешь — корабль купишь, если захочешь, даже

с пушками, толкового капитана наймешь, по всему свету плавать будешь... Найдется у меня столько золота, могу показать место, если не веришь. В погребе прикопано, совсем недалеко...

На миг — но только на миг! — он поддался искушению: перед глазами встал трехмачтовый красавец корабль вроде «Яганы». Нет, не пойдет. Предположим, ведьма не обманывает. Тогда что же это за бляшка такая, что за нее готовы выложить столько золота? Нет уж, такая тайна нужнее самому!

— Давай поговорим ладком, — предложила пантерка. — Хоть ты мне и отхватил ухо, я на тебя не злюсь. Я к тебе с самого начала пришла с добром.

— С добром? — хохотнул Тарик, гордый своим хладнокровием. — Помнится, ты мне обещала что-то оторвать...

— Так это я просто пугала. Подумала: глупый мальчишечка, пугнуть разок — и сладится дело. Это все равно что торговое дело: сначала даешь мизерную цену, а если видишь, что не прокатывает, — начинаешь набавлять. Кто ж знал, что ты такой твердый, богатырь прямо... Давай по-хорошему? Ну, зачем тебе эта дрянь?

— А тебе?

— Дай мне ни к чему, — сказала пантерка. — Я сейчас навроде приказчика. Что сказал хозяин — нужно исполнять: хозяин таков, что прогневить страшно...

— А кто твой хозяин? — спросил Тарик с нешуточным любопытством — а вдруг не врет?

Пантерка, прижав единственное ухо, оглянулась словно бы боязливо:

— Суровый хозяин, прекословия не терпит... Я-то еще добрая, а вот если хозяин за тебя возьмется, заплачешь горючими слезами, да поздно будет... Давай по-хорошему, а? Если сомневаешься, не веришь, сделаем так: я тебе утречком оставлю горсть золотых в тряпице у бузинового куста с твоей стороны. А ты заберешь и сносишь к толковому ювелиру, он проверит — и враз скажет, что золото настоящее, без обмана. А вечерком возьмешь мешок и сходим туда, где остальное золото прикопано. Тут недалеко, можно средь бела

дня, если ночью боишься. Корабль купишь, по всему свету плавать будешь, куда только захочешь. Заморские страны, всякие диковины, приключения... Только смотри! Если возьмешь золото — значит, согласился, отдашь бляшку по-хорошему. За обман в иных торговых делах можно и головы лишиться... Ну, согласен?

Она так и подалась вперед, не сводя с Тарика желтых немигающих глаз, часто дыша. Смело можно сказать, что она волновалась.

— Не договорились, — сказал Тарик решительно.

— Мальчиш-шка... — прошептала пантерка. — Теребенщик сопливый... Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому. Не отдашь бляшку — возьмусь за твою гаральянскую потаскушку: придушу ее нынче же ночью, и не видать тебе ее норки как своих ушей, разве что мертвую выкопаешь и холодную жулькнешь...

Вот тут Тарика прошибла, словно порыв морозного ветра, нешуточная тревога — не за себя, конечно, за Тами. Но тут же он успокоился: ничего у нее не выйдет, пугает, как маленького. Вот и в трактате написано, что «волховские женки», какой бы разновидности ни были, способны оборачиваться только после захода солнца. Так что при солнце на небе она Тами ничего не сделает. А во дворе — Лютый, с которым шутки плохи. Скинувшись зверем, ведьма ничуть не сильнее и не ловчее обычной пантерки, а Лютый уже в Гаральяне двух придушил и даже лесную тигру (правда, с двумя такими же псами). И нет на нем ни одного шрама от звериных когтей. Сгребет за глотку — та и пискнуть не успеет...

— Надоела ты мне, кошка драная, — сказал он. — Беги отсюда н больше не лезь