Шрифт:
Закладка:
В бункере мне он был не нужен, но, похоже, все согласны с тем, что на поверхности нам нужно оставаться вооруженными.
Грант все еще не ответил. Его челюсти слегка напрягаются. Я знаю, потому что вижу, как на его лице подрагивают несколько маленьких мускулов.
Он придумывает способ возразить, что по какой-то причине заставляет меня сказать:
— Я никогда никуда не выхожу. У меня почти никогда не бывает возможности даже выйти за ограду. Мне больше не семнадцать, и я не беспомощна, но меня все еще защищают, как будто я ребенок. Я такой же компетентный член этого сообщества, как и все остальные. Так что либо назови мне вескую причину, по которой я не должна ехать, либо убирайся с моей дороги.
Грант коротко выдыхает, а затем коротко кивает в сторону пассажирского сиденья.
— Когда мы будем там, ты будешь делать то, что я скажу. Никаких споров.
— Я не собираюсь тебя задерживать, — я хмуро смотрю на него, но втайне пребываю в восторге. Мое дыхание участилось, а сердцебиение ускорилось. Мне разрешают выехать. Сделать что-нибудь. Узнать больше о мире за пределами нашего лагеря.
— Я не об этом беспокоюсь, — бормочет Грант, садясь за руль.
Я хочу показать ему язык, но мне удается подавить этот глупый порыв.
Вместо этого я машу и улыбаюсь нескольким людям, которых мы минуем, пока он подъезжает к воротам и ждет, пока охранники откроют их для нас.
Я все еще улыбаюсь, когда Грант везет нас по полуразрушенным проселочным дорогам, ведущим на запад. Он ничего не говорит, но я и не жду от него этого. Я наслаждаюсь дуновением ветра в лицо из открытого окна и новыми видами.
Много пыльного голубого неба. И солнце, палящее прямо над нами. Заросшие леса, кустарники, луга с высокой, неухоженной травой. Случайные разрушенные здания и сломанные дорожные знаки — отголоски мира, который существовал раньше.
Это не похоже на тот же самый мир. Я не видела плавных перемен. Одно дело, когда я входила в бункер, и совсем другое сейчас, когда я вышла. Интересно, каково было бы находиться здесь все это время? Увидеть, как старый мир сровняли с землей и превратили в этот незнакомый. Может, тогда в этом было бы больше смысла. Может, тогда не казалось бы, будто мы находимся на совершенно другой планете, как мне часто кажется сейчас.
Примерно через двадцать минут Грант сбавляет скорость, поскольку дорога ведет через руины того, что когда-то было маленьким городком. Я чувствую, как его взгляд скользит по моему лицу, и смотрю на него.
— Что? — требую я, глядя на него.
— Ты не этого ожидала?
— Честно говоря, я точно не знаю, чего я ожидала. Хорошо ненадолго уехать из лагеря, и леса и пастбища именно такие, как я думала. Но это… — я машу рукой, показывая на разрушенный город. — Мне просто немного грустно от этого. Посмотри. Раньше это был «Макдональдс».
Намек на выцветшие желтые арки под обломками почему-то вызывает у меня боль в груди. Мои глаза горят. Я понятия не имею почему.
— Да, — тихо бормочет Грант.
Я с трудом сглатываю.
— Я думаю, у нас никогда по-настоящему не было времени все это обдумать. Что происходило с миром на поверхности. Ну то есть, мы знали это в теории, но видеть это вот так — совсем другое дело. Все, что было раньше… просто исчезло.
— Да, — повторяет он снова.
Я смотрю на его лицо, но оно не выглядит нетерпеливым или снисходительным. Грант никогда не бывает мягким, но я готова поклясться, что он понимает, о чем я говорю.
— Что могло сотворить такое с городом?
— Отчасти это связано со временем и запущением, но потребовалось бы нечто большее, чтобы весь город сравнялся с землей подобным образом. Те большие армии жестоких людей, о которых мы привыкли говорить, — очевидно, их называли стадами — они проходили через города, подобные этому, и уничтожали их. Собирали все, что могли собрать, убивали или похищали всех, кого могли поймать, и разрушали здания без всякой причины, кроме самого разрушения. Я бы предположил, что именно это здесь и произошло.
Я кладу руку на живот, пытаясь представить, на что это было похоже. Такого рода бессмысленное насилие. Меня тошнит даже от одной мысли об этом.
— Эти стада все еще здесь?
— Я так не думаю. По крайней мере, все, с кем я разговаривал, говорят, что они развалились, как только большая часть ресурсов была израсходована. То, что в этом регионе, распалось на банды, которые все еще ошиваются поблизости. Волчьи Стаи.
— Волчьи Стаи?
— Так их называют люди в «Новой Гавани». Жестокие банды. Они тоже опасны, но, по крайней мере, они меньше.
— Неудивительно, что вокруг осталось так мало людей.
— Да. Из-за насилия, нехватки еды и проблем с легкими из-за пыли в воздухе население сократилось примерно до четверти от прежнего уровня, если оценки людей, с которыми я разговаривал здесь, точны. И многие из тех, кто выжил, уехали отсюда, в центр страны.
— Зачем они это делают?
— Поначалу там было безопаснее. Меньше стихийных бедствий. Так что теперь там больше цивилизации. Крупные города вновь организовали и отстроили инфраструктуру. У них есть электричество, вода, школы и больницы. По крайней мере, так гласят слухи.
— Вау, — я задумываюсь об этом на минуту. — Может, нам стоит переехать туда?
— Я не знаю. Об этом ходят кое-какие разговоры. Но путешествовать опасно, и у нас нет никаких подтвержденных отчетов о том, каково там. Я предполагаю, что сообщества в центре, возможно, и безопаснее, но они наверняка контролируются военными. У нас по-прежнему есть бункер с электричеством и водой. И здесь у нас есть наша свобода. Самоопределение.
Я киваю, слегка расслабляясь, так как мне не нравится идея покидать бункер.
— Откуда ты родом?
Его глаза расширяются, как будто он удивляется.
— Северная Каролина.
— У тебя было много родственников?
— Нет, только моя мама. Она растила меня одна и умерла за пару лет до того, как мы закрылись.
— Значит, здесь не осталось никого, кого ты хотел бы попытаться найти?
Грант качает головой, уставившись на дорогу перед нами. Мы проехали через город, так что он может прибавить скорость.
— У меня было несколько друзей, но… то была другая жизнь. А это та жизнь, которая у меня есть сейчас.
— Я чувствую то же самое теперь, когда мой отец умер. Люди в бункере — мои люди, так что я останусь с ними.
