вдруг?

– Ну хотя бы в обмен на то, что я вам рассказал.

Рэндом рассмеялся:

– Ну, допустим, рассказал ты нам очень мало, и, уверен, из тебя можно вытащить куда более ценные сведения. Потом остановимся, проверим. А, Корвин?

– Там видно будет, – сказал я. – Где Фиона?

– Где-то на юге, по-моему, – отозвался Джулиан.

– А Дейдра?

– Не знаю.

– Ллевелла?

– В Ребме.

– Ладно, – сказал я. – По-моему, ты иссяк. Это все?

– Все.

Дальше мы ехали молча. Лес наконец стал редеть. Я уже давно потерял Моргенштерна из виду, хотя время от времени замечал, что ястреб Джулиана все еще кружит над нами. После поворота дорога пошла вверх, к седловине промеж двух пурпурных гор. Топлива осталось меньше четверти бака.

Где-то через час дорогу впереди стиснули две массивные скалы.

– Отличное место для дорожной заставы, – сказал Рэндом.

– Похоже на то, – согласился я. – А как по-твоему, Джулиан?

Он вздохнул:

– Да, есть там пост. Как проехать, сами знаете.

И верно. Когда у шлагбаума навстречу нам вышел стражник в зеленом и коричневом, с клинком наголо – я ткнул пальцем на заднее сиденье и спросил:

– Сечешь расклад?

Он усек. Да и нас узнал. А потому поспешил поднять шлагбаум и даже отсалютовал нам вслед.

Мы миновали еще две заставы, пока одолевали седловину промеж скал. Ястреб куда-то исчез. За это время мы поднялись на несколько тысяч футов, и я затормозил на краю утеса. Справа не было ничего, кроме долгого полета вниз.

– Выходи, – велел я. – Теперь тебе придется прогуляться.

Джулиан побледнел.

– Я скулить не стану, – сказал он. – И умолять вас подарить мне жизнь тоже не буду. – И вышел из машины.

– Черт, – воскликнул я. – А я-то надеялся! Ладно, иди встань на самом краю. Немного ближе, пожалуйста. – Рэндом по-прежнему держал его на мушке. – Чуть раньше ты говорил, что поддержал бы любого, кто оказался бы на месте Эрика.

– Это так.

– Посмотри вниз.

Джулиан посмотрел. Падать пришлось бы долго.

– Вот так, – сказал я. – Вспомнишь наш разговор, когда события примут иной ход. А еще вспомнишь, кто подарил тебе жизнь тогда, когда другой непременно отнял бы ее. Пошли, Рэндом. Пора ехать.

Он так и остался стоять там, на самом краю пропасти, тяжело дыша и сдвинув брови в одну линию.

Когда мы добрались до вершины, бензин почти кончился. Я выключил двигатель и начал долгий спуск.

– А ведь ты не утратил былой хватки, – сказал Рэндом. – Сам-то я, скорее всего, прикончил бы его – за все хорошее. Однако ты, по-моему, верно поступил: он еще окажет нам поддержку – если, разумеется, мы сможем одолеть Эрика. А пока, конечно, расскажет Эрику обо всем, что случилось.

– Само собой, – кивнул я.

– А у тебя причин желать ему смерти больше, чем у любого из нас.

Я улыбнулся:

– Личным чувствам не место в политике, законодательстве и бизнесе.

Рэндом раскурил две сигареты и одну протянул мне.

Посмотрев вниз сквозь клубы сигаретного дыма, я впервые увидел море. Под темно-голубыми, почти ночными небесами, под золотистым солнцем море переливалось яркими красками, как на холсте мариниста, густо-синее, почти фиолетовое; у меня в глазах защипало. И тут я перешел на язык, которого вроде и не знал никогда – вернее, не помнил, что знаю, – и понял, что цитирую «Балладу о пересекающих морские просторы», а Рэндом внимательно слушал и, когда я умолк, спросил меня:

– Слышал, что ее сочинил ты. Это так?

– Все это было так давно, что я сам уже не помню.

Мы по-прежнему скользили по узкой горной дороге куда-то влево, по направлению к лесистой долине, а море все шире и шире открывалось нашему взору.

– Маяк Кабры[41], – Рэндом указал на гигантскую серую башню, что вздымалась прямо из волн морских за несколько миль от берега. – Я уж почти его забыл…

– Я тоже, – откликнулся я. – Очень странно чувствуешь себя, когда возвращаешься назад. – И тут до меня окончательно дошло, что мы говорим уже не по-английски, а на языке, называемом тари[42].

Через полчаса мы спустились вниз. Я старался катить по инерции так долго, как только мог. Когда мотор снова заработал, целая стая темных птиц с шумом взвилась над кустами слева от нас. Какая-то серая, похожая на волка тварь вынырнула из зарослей и тут же снова скрылась; однако олень, которого эта тварь преследовала, успел ускакать прочь. Нас окружала сочная и буйная растительность, хотя и не настолько густая, как в Арденском лесу. Долина полого, но упорно спускалась к морю.

Слева толпились, возвышаясь друг над другом, горы.

Чем дальше мы углублялись в долину, тем лучше становилась видна могучая гора, по одному из плеч которой мы только что спустились. Горы рядами подступали к самому морю: они как бы росли, а с плеч их свисала мантия, отороченная зеленью, мальвой, багрецом, золотом и лазуритом. Обращенных к морю склонов отсюда, из лесистой долины, не было видно, однако над крайней и самой высокой вершиной висела вуаль призрачных облаков, и солнце, временами выглядывая из-под этой вуали, окрашивало ее огнем. До этой вершины нам еще оставалось миль тридцать пять, прикинул я, а бензин почти на нуле. Но я знал, что наша цель там, и стремление поскорее оказаться там охватило мою душу. Рэндом смотрел в том же направлении.

– Он там… – проговорил я.

– Я почти позабыл, – откликнулся он.

Когда мы снова тронулись с места, я обратил внимание, что брюки мои приобрели необычный блеск. Я присмотрелся повнимательнее: штанины сузились у щиколотки, манжеты исчезли. Тогда я стал оглядывать себя с головы до ног. Рубашка моя теперь больше походила на легкую куртку, черную, отороченную серебром. Ремень стал значительно шире. Внешние швы штанов также засеребрились.

– Похоже, я уже и одет подобающим образом, – удивился я.

Рэндом хихикнул. Я заметил, что он тоже успел сменить наряд: на нем были коричневые с красным штаны и оранжево-коричневая блуза. Коричневая шапочка с желтыми полями покоилась на сиденье рядом с ним.

– Ждал, когда ты наконец заметишь, – засмеялся он. – Ну и как ты себя чувствуешь?

– Вполне! – бодро ответил я. – Кстати, бензин почти кончился.

– Теперь уже ничего не поделаешь, слишком поздно, – ответил Рэндом. – Мы уже в реальном мире, играть здесь с Тенями – та еще задачка. Да и заметят. Так что проедем сколько сможем, а дальше пешком.

Остатков топлива хватило еще на две с половиной мили. Я съехал на обочину и остановился. Солнце клонилось к западу, тени стали очень длинными.

Я влез под заднее сиденье, где мои башмаки успели превратиться в черные сапоги, и, когда я стал их вытаскивать,