сильную затрещину, которая чувствовалась не как удар, а скорее как вспышка света и звон кассового аппарата, а севший уже было Костя снова лежал на земле. Брат Волитары скомкал одну из выброшенных из рюкзака Костиных рубашек, прижал к двум близко расположенным ранам, бросил Косте:

— Держи, — а сам уже метался, соображая, как плотнее перевязать рану.

Волитара, как могла, помогала Косте останавливать кровь, но по большей части просто укрывала одну из его рук ладонью, проводила большим пальцем по его костяшкам. Краем глаза Костя невольно видел спокойный блеск ее глаз.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но сверху зашумело, и с неба спустились несколько драконов.

— Мы на всякий случай навстречу вылетели, — объяснил один из них, деловито освещая фонариком Волитару, ее брата, Костино лицо. — По радио уже сообщили, что вы, ребята, убиты при сопротивлении властям, когда вас пытались задержать за измену императору. А вы, смотрите-ка!

Голос дракона, его способ по-человечески расставлять слова, заставили Костино сердце счастливо екнуть, хотя оно выбрало для этого, конечно, неподходящее время и место.

— Санитар срочно нужен, и бинты очень требуются, — сказал сквозь зубы брат Волитары.

Дракон посветил внимательнее и присвистнул:

— Кто это ее так?

— Оруженосец, — с оттенком яда в голосе ответил брат Волитары.

Костю оттеснили от раненой, торопливо завозились с перевязкой.

— А чего это он так? — спросил дракон с фонариком.

— Как я понял, — сказал брат Волитары, — он драконом не хочет быть.

— В настоящее время я его вполне понимаю, — признался дракон.

Еще один, занятый перевязкой, с одобрением хмыкнул.

— …просто зная тебя, — добавил дракон с фонариком, слепя Костю, — странно видеть сейчас пацана, а не угольки на его месте.

— Сестра воспротивилась, — объяснил брат Волитары.

— Хорошо, что воспротивилась, — одобрил дракон. — У нас завтра обмен пленными с коммуняками. Хотели махнуть какого-то их черта на нашего барона, а этот борец за права народа взял и кончился. Гангрена — не шутки. Попробуем махнуть барона на это чудо, авось согласятся. А не согласятся — может, отобьем.

Они посмотрели в сторону Кости, а Костя буквально кожей ощутил их сомнение.

— Мое сердце, что нам барона придется отбивать, чует, — сказал кто-то. — Я, что они на такой обмен согласятся, сомневаюсь.

— Так мы уже договорились о месте и времени, — вздохнул тот, что с фонариком. — Начнем торговаться, они что-нибудь почувствуют, грохнут барона. А тут есть вероятность, что примут классово близкого как своего и еще спасибо скажут. Они же, по их словам, дорожат каждым, лишь бы без герба и родословной. Вот и проверим.

Именно так Костя попал на обмен. Суток не прошло, а он в компании драконов куковал где-то близко к линии фронта. В компании по обмену не было ни Волитары, которая валялась раненая, ни ее брата, отправленного заниматься какими-то другими драконьими делами. Костю сопровождали пять рыцарей, при пленном бароне тоже было пятеро, разве что та группа отличалась бóльшим разнообразием: на трех людей приходилось два дракона. Но все — и драконы, и люди — были в драконьих доспехах, кроме драконьего барона. В знак добрых намерений все подняли маски. Один из тех, кто привел пленного аристократа, мужчина с пугающе равнодушными глазами при виде Кости сказал:

— Вы бы еще собаку приволокли. Капитан наш где есть?

— Он от ран умер, — честно ответили ему. — Вы забрать мальчика можете.

Мужчина с равнодушными глазами нехорошо улыбнулся и тут же пристрелил барона. Взорвалась противоогненная хлопушка, заполонив воздух медленно кружащимися блестками сигнальных конфетти, как еще один выстрел прозвучал слитный залп выхваченного остальными оружия. Миг, и пятеро аристократов уже лежали в траве, один из коммунистов тоже, а человек с равнодушными глазами ходил и на всякий случай стрелял в головы поваленных в перестрелке драконов, было двое таких, что еще стонали и шевелились, но после выстрелов перестали.

— Ну что? — спрашивали человека. — Оно того стоило, пальбу начинать?

Он не отвечал, пока не убедился, что драконы мертвы, и спросил:

— Пацан лица наши видел, тоже пристрелим или тут оставим?

— Командир, ты совсем озверел? — поинтересовался один из людей. — Он же не дракон. Кого он там вспомнит? Его надо к нашим.

— Вот и займись, раз такой умный, — отвечал командир. — У тебя как раз недавно бумажки появились для работы по тылам. Но если к тебе спустя годы в дверь вечером постучат и на допрос повезут, не меня вини, а вспоминай сегодняшнюю жалость.

— Я ничего плохого своей стране не делал, чтобы на допрос меня везти, — уверенно сказал командиру человек.

— Делай что хочешь, — махнул рукой командир, — только чтобы через неделю был в точке «Ольха», иначе буду считать тебя дезертиром.

— Вас понял, — послышался ответ.

Через неделю Костю уже спихнули в госпиталь в тылу, дескать, нашелся мальчик, ничего не помнит. Костю такая версия устраивала, он и сам не горел желанием рассказывать о том, что жил у драконов. Из госпиталя его перевели в детдом, довольно далеко от родителей. И там, по всей логике, жили люди, которые не могли относиться к другим людям как к вещам. Но директор детдома сдавал детей в аренду, чтобы они работали у других людей в огородах, рубили дрова и делали мелкие хозяйственные дела, которые можно было доверить детям, а другие люди, которые не могли относиться к детям как к вещам, потому что не были драконами, платили директору. От директора забеременели несколько девочек. Он не стеснялся бить воспитанников. Собаки, сторожившие его дом, выглядели более сытыми, чем дети под его надзором. И Костя, который решился на убийство дракона, даже не думал, что директора можно убить так же. Потому что директор, несмотря ни на что, был человеком. То, что директор в других людях не видел людей, не отменяло для Кости того факта, что директор — человек.

Поэтому единственное, на что хватило Кости, так это на побег. Узнав об освобождении своего района города, он в тот же день, как говорится, встал на лыжи. Не задерживая себя какой-то подготовкой, без запасов сухарей в дорогу сразу же добрался до полустанка неподалеку и отправился в путь.

Те полтора года в детдоме и затем, по возвращении в родной район, когда все уже было в порядке, он гнал от себя воспоминания о прощании с Волитарой, но они то и дело накатывали. Крылось в них что-то навязчивое, и, как ни странно, доброе.

Волитара выгнала брата из комнаты, где лежала непривычно бледная, но почему-то веселая. Она попросила Костю написать его домашний адрес и фамилию, чтобы слать письма, когда все закончится. Костя написал иероглифы на бумаге и передал Волитаре, Волитара протянула ему