им другом не станешь. У вас разная жизнь будет. Ты стараться можешь, но теперь между тобой и ими пропасть пролегает. Я и ты ближе находимся, чем между тобой и дворней дистанция существует и существовать будет. Ты будущий рыцарь есть. А они навсегда служить остаются.

Костя не понимал, как при таком замечательном, в кавычках, раскладе слуги еще не подмешали яда ему в овсянку, но их, получается, все устраивало.

Брат Волитары увидел попытки Кости вмешаться в дела слуг и неожиданно заступился за него перед сестрой:

— А кто из нас причуд не имеет? — сказал он. — Одна по жениху, который ее бросил, страдает. Другой, что он философ, думает. Третья императорскую власть получить пыталась. Четвертый с людьми связался и то, что все равны, пропагандировал. Насколько я судить могу, он в полной мере членом нашей семьи растет.

После этих слов от Кости отстал слуга, который пытался следить за порядком в его комнате, Костя смог мыть за собой посуду, и горничные прекратили захлопывать дверь перед его носом, прежде чем начать уборку в очередной из комнат.

Таким образом Костя обнаружил, что, несмотря на красивую оболочку, хозяйство в доме велось не всегда идеально, и между ним и слугами установилось что-то вроде молчаливого согласия: они могли переглядываться если не улыбаясь друг другу, то с хитринкой в глазах. Одна из пожилых горничных подрядила Костю выбрасывать выметенную пыль и менять воду в ведре для мытья пола. Залезать с тряпкой, куда ей уже трудно было вскарабкаться или протиснуться. Выяснилось, например, что под кроватью брата Волитары пыль убирали только там, где ее можно было разглядеть не нагибаясь, а дальше там просто хлопья лежали, но каждый раз поднимать дубовое сооружение мало у кого хватило бы сил. Когда горничная отправила Костю туда, потому что лишь он мог проскользнуть под низкий каркас, ему пришлось несколько раз нырять под кровать и обратно и менять тряпку, вытаскивая оттуда, кроме пыли, разные предметы: пуговицу, два карандаша, несколько листов смятой бумаги с частично вымаранными текстами. Под конец этой уборки Костя обнаружил прилегшую у самого плинтуса длинную батарейку для стилета. Ее он сунул за пояс, спрятал под рубашку, а когда остался один, укрыл тем же надежным способом — закатил подальше под кровать, но уже под свою.

У него появилась надежда не превратиться в дракона и если и не вернуться к маме с папой, то хотя бы отомстить за смерть бабушки и дедушки. Он помнил их крики во время сожжения, и подчас среди возни по дому, чтения, тренировок память возвращала ему эти ужасные звуки человеческого страдания, и тогда Костя замирал от ужаса и ненависти, в том числе к себе тоже. Он будто просыпался от царящего вокруг покоя и благополучия и понимал, что вокруг него вовсе не друзья, вовсе не безобидные существа, желающие ему добра, хотя порой очень хотелось думать, что все это навсегда, что так оно и будет всю жизнь: замок, Волитара, полеты, книги, фехтование, стрельба, комната, вид, открывавшийся с огромного балкона.

В нижнем ящике письменного стола, доставшегося ему вместе с комнатой, лежало несколько пустых стилетов и тестер. Еще пустые длинные гильзы от пистолета, в которые можно было свистеть (вот бы появиться во дворе с карманами, полными таких). Но толк от них был, видно, только для брата Волитары, они густо покрывали дно ящика, а уже на дне лежали цветные журналы с женщинами в нижнем белье и без белья и маска, видимо от детского доспеха, которая нагоняла жути не только на Костю, но в свое время и на хозяина стола, раз он убрал ее подальше.

Дождавшись, когда дом затихнет, Костя проверил уровень заряда в батарейке. Не тестере высветились зеленые лампочки. Три из пяти. Костя не был твердо уверен, что это означает, но сделал вывод, что заряд в батарейке еще есть.

Когда-то такими стилетами, способными пробивать броню, и огнестрельным оружием со специальными патронами буржуазия ненадолго сместила власть феодалов, но слишком расслабилась, и ее порядком проредили, и некоторые аристократы в результате этой реакции стали не только владельцами титулов, но и хозяевами заводов, газет, пароходов. Об этом Косте постоянно рассказывали в школе. «Вот поэтому, ребята, драконий пролетариат попал в более угнетенное положение, чем наш когда-то. Вот почему он заслуживает сочувствия. Трудно было бы нам расстрелять нашего царя, если бы его пули не брали».

Костя уже насмотрелся и на аристократию, и на пролетариат, наслушался новостей. Пришла зима, а драконы продолжали наступление, хоть оно и затормозилось. Московский район планировали захватить до начала холодов, но и в холода драконы не уснули, а приближались к столичной части города, так что передним частям уже были видны башни Кремля.

В конце каждого из таких выпусков новостей Волитара не забывала сообщить Косте:

— Ты видишь, ты никуда вернуться не можешь, — и зачем-то оглядывала слуг, словно ища одобрения своих слов.

Костя мог ответить, что успехи успехами, а брат Волитары все чаще улетал куда-то, неделями пропадал и возвращался с лицом, в котором читались тревога и усталость. К следующей весне и Волитара стала подолгу пропадать, хотя новости по радио, как и прежде, звучали бодрые, но о видимых в бинокль и с высоты башнях Кремля больше не было ни слова.

Как на грех, и совместные полеты Волитары и Кости прекратились, стоило ему найти батарейку к стилету. Он решил, что как-то выдал себя, ведь действительно замечал в отражении собственных глаз что-то недоброе, этакое злорадство. Как его еще не приперли с расспросами, он не понимал. На лице чуть ли не иероглифами проступали Костины мысли.

Он хотел убить дракона, но после этого ему не улыбалось сгореть, а в том, что после такого поступка умереть быстро ему не дадут, Костя не сомневался. Поэтому он собирался воспользоваться стилетом в воздухе, на максимально большой высоте и при максимальной драконьей скорости, тогда его вместе с драконом мгновенно размажет по земле. «Только бы не струсить», — думал он, ведь уже трусил, боясь огня, ударить Волитару стилетом, пока она спала.

Но вот возможность представилась.

Случилось это после нескольких дней отсутствия обоих молодых драконов. После ужина в гнетущей тишине Костя сидел у себя и пытался читать, когда на балкон к нему чуть ли не упала Волитара с маской, опущенной на лицо; открыла дверь, не дожидаясь, пока откроет Костя, просто сорвав задвижку. Войдя, приказала:

— Собирайся, — и махнула мечом, прежде чем вставить его в ножны.

Костя знал: это драконья привычка, чтобы убрать лишнюю