костюмах других дистриктов говорят, опираясь всего на пару кадров, а вот о наших костюмах сняли огромный ролик. Нас показывают, едущих на колеснице, счастливых, улыбающихся и держащихся за руки. Даже в этом мы отличились. Все остальные трибуты стоят на расстоянии вытянутой руки, а мы будто единое целое, порхаем все в огне. Потом на экране опять появляются ведущие. Они по-своему смакуют все происходящее, но все-таки сходятся на мысли, что теперь каждый трибут посчитает своей обязанностью убить выскочек. Спасибо, Цинна… Даже бестолковые ведущие это поняли! Отлично!

Злюсь и ударяю ладонью по столу. Безгласая девушка испуганно смотрит на меня, в предвкушении того, что сейчас я начну вымещать свою злобу на ней. Я встаю с дивана и подхожу к ней, она от этого съеживается и опускает лицо.

— Извини, — мягко говорю я. Она от неожиданности широко распахивает глаза, но потом все равно опускает лицо еще ниже.

— Все в порядке, — я говорю еще мягче и спокойней, — я не хотел тебя напугать. Спасибо, что помогла мне с телевизором, я бы сам с ним не разобрался, — с усмешкой говорю я, — представляешь, меня еще не выпустили на арену, а уже повсюду мне надо с чем-то сражаться: то душ обливает меня кипятком, то полки с одеждой начинают крутиться со скоростью света, как ты тут живешь? — наконец-то безгласая тихонько хихикает.

— Ну ладно, я пойду еще раз сражусь с душем, — она поднимает лицо, одаривает меня приятной улыбкой и кивает, будто желает удачи.

Захожу в свою комнату и валюсь на кровать. Мне ничего не хочется делать, хочется просто лежать так целый день. После того, как Хеймитч сообщит Китнисс о том, что я не хочу готовиться с ней вместе, она точно перестанет мне доверять и возненавидит. Но зато я смогу ей помочь. Я помню, как Цинна сказал: «Что бы она не чувствовала к тебе, для нее это будет стимулом. Она может победить, желая убить тебя, а может спасать тебя и, сама не заметив, выиграть. Ты — ее единственный шанс выжить». Неужели это правда? Мой отец, Гейл, Хеймитч, Цинна — все они уверены, что я смогу ей помочь. Наверное, это так. Они бы не стали говорить такие вещи просто ради того, чтобы меня утешить. Опять начинаю думать о доме, о моем милом доме в дистрикте 12, о моих братьях, об отце, я даже думаю о матери и мне не противны эти мысли. Я скоро умру, поэтому не должен думать о людях плохо. Надо же, мысль о моей смерти не вызывает у меня ужаса. Только надеюсь, что когда профи раскусят мой план, они просто свернут мне шею, а не станут издеваться. Хотя здесь даже надеяться не стоит, если они узнают о моем обмане, меня ждет очень мучительная смерть. Но если Китнисс победит, ей наверняка покажут фильм, в котором замолвят обо мне словечко. Надо попросить Хеймитча сообщить ей после Игр о том, что я не последний засранец, который пытался сблизиться с профи, чтобы протянуть подольше и подставить ее. Возможно, она перестанет меня ненавидеть тогда.

Ну почему все так? Почему именно я? Почему именно Китнисс? Зачем с нами происходит все это? Мы ведь могли быть счастливы, пусть даже не вместе. Китнисс бы была счастлива с Гейлом, а я бы радовался вместе с ней ее счастью. Вероятно, что я бы тоже нашел себе жену, но не перестал бы любить ее. Я бы жил как мой отец… Жил, как мой отец… Разве это жизнь? Нет, уж лучше я до последнего вздоха буду защищать Китнисс, чем жить всю жизнь с этим грузом на душе! Пусть лучше я умру ради нее, и она узнает о моей любви. Нам уже не суждено быть вместе, так пусть хоть она проживет свою жизнь достойно.

Мои размышления прерывает стук в дверь. Я поднимаюсь и подхожу к двери.

— Сейчас открою, — говорю я. И как только замок, открываясь, щелкает, дверь сразу распахивается, и Хеймитч вваливается в мою комнату.

— Я все придумал! Все в малейших деталях! — восклицает он.

— Ну, это отлично, — говорю я, чуть растерявшись, — расскажи теперь мне.

— До обеда осталось десять минут, а потом у вас важное мероприятие. Мы не успеем.

— И зачем ты сказал мне это сейчас? — возмущаюсь я.

— Чтобы ты был уверен в своих силах и ничего не испортил! Запомни, чем выше балл, тем лучше! Покажи спонсорам все, на что способен. Покажи им, что ты уверен в себе и что не боишься. Всем видом покажи, что это они пришли сюда ради тебя, а не ты ради них. Все понял? — я киваю.

— Теперь все зависит от тебя, Пит. Каждый твой шаг либо поможет тебе осуществить задуманное, либо сделает хуже. Что бы ты ни делал, думай только об одном, — он похлопывает меня по плечу. Слишком дружелюбный этот жест для Хеймитча. Или он так впечатлен тем, что наконец-то появился шанс, что победит трибут из двенадцатого?

— Я понял, Хеймитч. Буду стараться, — обещаю я.

— Старайся, — повторяет он.

— А Китнисс? Ей ты тоже сказал, что надо делать?

— Китнисс сама знает, что делать. Если я прикажу ей что-то, она все испортит, — усмехается он, — пускай пока что действует, как считает нужным, — он захлопывает за собой дверь и оставляет за собой легкий запах алкоголя. Мне этот запах не нравится, и я нажимаю на кнопку, которая должна открыть окно. Окно не открывается, но зато раздается мерзкий гудок. Зачем мне гудок в комнате? Странные эти капитолийцы.

Не успеваю я сесть на кровать, как в комнату заносится девушка вся в белом. Я сразу понимаю, что это Эвелин. Она вопросительно смотрит на меня, а я не понимаю, что ей нужно.

— Что случилось? — спрашиваю я. Она усмехается и показывает на кнопку, которая издает противный звук. До меня, наконец, доходит. Это кнопка вызова прислуги.

— Ой, извини. Я хотел окно открыть, но, наверное, перепутал кнопки, — я развожу руками. Эвелин опять смеется и отбирает у меня пульт. Несколько раз клацает на невидимые кнопочки, и окно открывается, — спасибо, — говорю я. Она кивает в ответ.

Потом она показывает на дверь и вопросительно на меня смотрит.

— Да, да, можешь идти, — отвечаю я, она разворачивается и уходит. Я останавливаю ее возле двери. — У меня сегодня важный день. Не хочешь пожелать мне удачи? — она улыбается и одними губами произносит: «Удачи». Жаль, что она не может остаться и поддержать меня. Безгласых наказывают и пытают за всякое нарушение строжайших правил, а