– Ваш выход, – остановился Андропов. – А мы с Борей тут пока, в запасных…

Кирш кивнул, и храбро зашагал вдоль огородиков. В одном из «дачников» он с удивлением признал генерального секретаря ЦК КПСС. Товарищ Леонид Ильич Брежнев лично подкапывал созревшую морковь. Опершись на лопату, генсек сощурился и щедро улыбнулся.

– А-а! Иван Павлович! Я угадал?

– Он самый, – развел руками полковник, чувствуя себя стесненно.

– Ну, пойдемте, пойдемте… – Брежнев воткнул ширкнувший заступ в землю, и поманил Кирша за собой. – Погутарим! Смотрю, Юра-то сбледнул… Хе-хе… Я ему потом спасибо скажу! Завез сюда, заточил… Переживает, небось?

– Переживает, – подтвердил Иван Павлович.

– Ну, и зря! За столько лет я впервые в отпуске! Вторую неделю уже. Да где там… Третью! Первые дни, конечно, хреново было, а сейчас… Сам засыпаю! И сны вижу! А то наглотаешься этих барабо… барби… Тьфу! Короче, пилюлек – и как в черную яму… И ни спокойной ночи, ни доброго утра… Ох, лучше не вспоминать! А сюда приехал – меня сразу травами всякими. Вставало, как у молодого! Да-а! Ишь, краля…

Навстречу поспешала хорошенькая, но очень серьезная медсестра, ладно обтянутая белым халатиком.

– Леонид Ильич, примите, – велела она, протягивая генеральному две таблетки на ладони и стакан воды. – Нитрозепам. И фенибут.

– Из ваших ручек… – заворковал Брежнев, покорно заглатывая снадобья. Запил, и с поклоном вернул стакан.

Девушка целеустремленно зашагала дальше, вертя юркой попой.

– М-да… – оглянувшись, генеральный спросил вполголоса: – Про медиума – это правда всё? Нет, я знаю, что на вас даже присоски «детектора лжи» лепили, изверги! Просто, по-человечьи интересуюсь…

– Правда, Леонид Ильич, – твердо сказал отставник. – Понимаю всё, самому не верится… – помолчав, он нерешительно задал главный вопрос: – И… как теперь с войной?

– Какой войной? – удивился Брежнев, и сморщил лицо. – А, вы про этот… про Афган? Забудьте! Да если бы я только знал, что она мне всю Олимпиаду испортит… я бы лично всем нашим «ястребам» перья повыщипывал! Вы мне лучше… – он замедлил шаг. – К-хм! Скажите честно: на той кассете, что мне Юра крутил, всё, до последнего слова? Или медиум еще что-то говорил?

– Говорил, – вытолкнул Кирш.

Леонид Ильич повернулся к нему, и взялся за пуговицу.

– Когда я умру? «В восьмидесятых» – это как-то… Расплывчато. А точнее? Только честно и прямо, без сюсюканья!

– Через три года… но это как раз не точно! Похоже…

– Ну?!

– Похоже, товарищ Брежнев, вам… «помогли». Могут… хм… «помочь».

– Если смогут! – вознес генсек толстый палец. – Ладно, поживем еще! Ну, пошли, пошли, Иван Павлович, побалакаем…

И два деда медленно зашагали по дорожке, шурша гравием и топча опавшие листья.

 Понедельник, 29 октября. Ближе к вечеру

Липовцы, улица Ленина

 Тренировка давно закончилась, уже и спортзал успел проветриться. За огромными окнами синели сумерки, набирая все больше черноты.

Мишка Тенин, мрачный, как небо над Липовцами, убрел домой полчаса назад, бросая на меня ревнивые взгляды. Ему в армию скоро, повестку ждет… Неужто узнал про нас с Томой?

Хотя что там узнавать? Ну, до дому провожал… Иногда, правда, вкругаля. Мы нарочно выискивали окольные пути, чтобы дольше побыть вместе… Но избегали свиданий и прогулок под луной – я берег честь дамы. Конечно, времена сейчас не те, чтобы склонять за «аморалку», но Липовцы – та же деревня. Узнают про «связь с несовершеннолетним», начнутся пересуды, косые взгляды… Не дай бог, до мамы дойдет! От ее крика не то, что ОТиЗ – всё шахтоуправление прижухнет!

Дальше поцелуев у нас не заходило, однако я все чаще различал в Тамаре нетерпеливое согласие… Или это мое воображение шалило?..

– Привет!

Мысли – вон, переживания – в отстой. Грядет моя красавица…

– Привет…

Девушка чмокнула меня прямо в розовый шрам на щеке. По спине аж холодок сквозанул. По потной спине…

– Что, перезанимался? – Тома по-своему поняла мою досадливую гримаску.

– Да нет… Опять мокрый весь!

– А душ на что? – соболиная бровка изогнулась в недоумении.

– ХВС есть, а ГВС – йок, – забрюзжал я. – Второй день чинят…

– А у нас работает! – обрадованно воскликнула девушка. – Пошли к нам!

– Э-э… – замялся я, и промямлил: – Не уверен, что готов к сеансу стриптиза…

– Ты что, стесняешься? – хихикнула Тамара. – Да все ушли давно! Слушай, а сколько тебе? – заинтересовалась она. – Ты мне так и не сказал!

– И не скажу, – буркнул я.

Девушка прыснула в ладошку.

– Пойдем…

Вороша взбаламученные мысли, я заглянул в мужскую раздевалку. Ох, и пахнет духом человечьим…

Схватил вещи в охапку, и метнулся на женскую половину. Здешнее амбрэ куда приятней.

– Точно никого? – подал голос.

– Точно, точно! – ответила Царева из-за крашеных шкафчиков.

Со стороны душевой накатывало влажное тепло и звонко падали капли. Я быстро расшнуровал борцовки, и скинул их – сухой кафель не холодил. Торопясь, суетливо стянул шорты, бросил их на скамью, туда же упала изрядно повлажневшая самбовка.

Миокард мой, подстегнутый гормонами, вовсю качал кровь. Я облизал губы – давно у меня не было женщины…

Кулаки сжались, а скулы свело из-за неистового желания. Чертовы шкафчики заслоняли Тамару, но я очень четко, ярко, выпукло представлял себе, как она – «без ничего!» – томно потягивается, стягивая в «хвост» распущенные волосы… Ее груди упруго и дерзко противятся земной тяге, стройные бедра изгибаются дразняще и гибко, а губы вздрагивают в стыдливой улыбке…

Коротко выдохнув, я расцепил пальцы, и уныло побрел в душ, шлепая босыми ногами. Рано еще, очень рано…

* * *

 На улице успело стемнеть, а стылый воздух забирался под куртку, словно желая согреться. Голые деревья в сквере сучили ветками, клонясь под порывами до сильного. Но мне было тепло.

Мы шагали в ногу – мой тупоносый ботинок и Томин изящный сапожок ступали рядом. Вот и знакомый дом.

– Мне пятнадцать, – признался я. – С половиной.

Девушка легонько прижалась к моему плечу.

– Моему отцу в сорок третьем четырнадцать было, – заговорила она. – Дед на фронте, а он один всю семью содержал – и мать, и бабушку, и сестренок. Работал на заводе, иногда с утра и до вечера, без продыху. И кто он? Подросток или мужчина? А ты… Мне с тобой хорошо! – радостный смех растаял в воздухе легким заворотом пара. – Пока!

 Вторник, 30 октября. День

Липовцы, улица Комсомольская

 – Тебе сегодня на секцию? – мама накинула на плечи синюю «почтарскую» куртку.

– Не, завтра.

– Тогда поможешь мне газеты разнести!

– Пошли, – с готовностью кивнул я.

Мамины руки разделили тяжелую кипу корреспонденции на две.

– Тут все по Комсомольской.

– Давай…

Одевшись, я подхватил увесистую пачку газет,