В 1920-х годах доктор Николас Батлер никогда бы не отказался от звания «либерала» без борьбы; «Таймс» же — очевидно, отражая и транслируя взгляды своих читателей, — все легче и легче уступала новому значению термина «либерализм». Будучи, вероятно, не такими искушенными политиками, как Батлер, редакторы «Таймс» не осознавали важности либерализма и возрастающего значения связанного с ним слова-ярлыка.

Очевидно, вследствие того, что термин «либеральный» был расплывчатым, но привлекательным символом, и так как этот символ еще не был широко употребляемым, президент Герберт Гувер, делая доклад о национальной повестке при своем вступлении в предвыборную борьбу в 1932 г., сумел раньше Франклина Рузвельта добиться признания в качестве либерального лидера и получил возможность представить этот символ широкой аудитории, сделав его популярным. Фактически, о том, что он является либералом, Гувер заявлял еще до 1932 г. Например, в 1928 г. он подверг критике — от имени либерализма — позицию губернатора Смита, отстаивавшего государственное вмешательство в экономику. «Каждый шаг на пути бюрократизации бизнеса в нашей стране подтачивает самые корни либерализма, а именно политическое равенство, свободу слова, свободу собраний, свободу печати и равенство возможностей»248.

Однако вплоть до Нового курса Гувер, хотя время от времени и называл себя либералом, не прикладывал заметных усилий к тому, чтобы завладеть этим ярлыком, т.е. популяризировать его и придать ему значение, которое было бы связано только с его собственной философией. В этот период мало что свидетельствовало о том, что Гувер признавал либо принимал тот факт, что многие из тех, кого он считал нетерпимыми (illiberal) людьми, называли себя либералами. Гувер заявлял:

«Именно эти права человека и успех государства, которое их обеспечило, пробудили в каждом человеке инициативу и усилие, сумма которых привела нацию к гигантскому шагу вперед…

Никогда и нигде еще эти принципы и идеалы не были собраны и объединены в системе правления. Это сделала Американская система.

Мы жили и дышали этим. Мы редко пытались дать этому точное наименование. Возможно, мы могли бы полностью отказаться от попыток определить это, ибо духовные вещи плохо поддаются определению. Некоторые назвали это либерализмом, но этот термин стал непригоден из-за его политического использования…

Наша система уникальна благодаря Америке — она выражает дух и среду нашего народа — она именно американская»249.

Когда газеты сообщали об этой речи, о либерализме, конечно, не упоминалось. Обычно в статьях можно было только прочитать, что Гувер поддерживает американскую систему, — нечто, не поддающееся определению250.

Вероятно, Гувер еще не осознал преимуществ положения, при котором он имел возможность приложить либеральный ярлык исключительно к своей собственной политической философии. Допустимо и иное (и, я думаю, вполне обоснованное) объяснение очевидного отказа Гувера от использования «либерального» символа; как было показано в главе 1, этот символ еще не стал значимой политической меткой. Метка существовала, и интеллектуалы, как и большинство политиков, осознавали это и время от времени его использовали: однако в обыденной речи термин еще не стал важным символом. Следовательно, для Гувера было бы странным делать на нем большой акцент.

Мы рассмотрели обстоятельства, в которых влиятельный журнал «Нью рипаблик», ориентируясь на британскую либеральную партию, ввел в американскую политику термин «либеральный». После того как это произошло, некоторые левые, или протестные, организации восприняли термин, в то время как люди, которых мы сегодня назвали бы консервативными, возражали против такого нового использования слова «либеральный» в Америке. Редакционные статьи «Нью-Йорк таймс» и президент Гувер отказались — но не категорически — от того, что, как они полагали, было неправильным употреблением освященного веками слова. Разумеется, все эти события были весьма незначительными по своему масштабу и явились подготовкой к гораздо более широкой дискуссии о либерализме, которая развернулась в 1930-е годы.

Глава 4. Великий спор: 1932—1940 гг.

Противники: Гувер и Рузвельт

Герберт Гувер был, несомненно, видным прогрессистом. Будучи членом Республиканской партии, он сделал взнос в избирательную кампанию Теодора Рузвельта и в 1912 г. публично поддержал созданную им «Партию сохатого»251. Во время Первой мировой войны Гувер заслужил уважение таких людей, как Луис Брандейс и Вудро Вильсон, — в первую очередь благодаря налаженной им системе помощи американцам, оказавшимся в трудном положении в Бельгии, и затем благодаря его деятельности по организации помощи этой стране. К 1918 г. Гувер пользовался такой общенациональной репутацией прекрасного продовольственного военного администратора, что имя его было у всех на устах252. В 1920 г. Луис Брандейс и «Нью рипаблик» начали кампанию за избрание Гувера президентом253. В это время Франклин Рузвельт писал о Гувере: «Он, конечно, явление удивительное, и я хочу, чтобы мы выбрали его президентом Соединенных Штатов. Лучшего и быть не может»254. В 1920-е годы, когда страна терпела президентство Уоррена Гардинга и Калвина Кулиджа, когда прогрессизм исчез из Белого дома и потерял большинство в Конгрессе, Гувер рассматривался как один из приверженцев прогрессизма в национальном правительстве255, 256.

Вместе с тем Гуверу был присущ трагический недостаток. Большой поборник прогресса, большой инженер257 и большой гуманист, Гувер был и большим догматиком. Он составил себе очень ясное представление о том, что такое прогрессизм; отступить от этого представления хоть на шаг значило для него повести себя совсем не по-американски. Гувер использовал бы президентскую власть отрицательным образом — например, традиционно проводил бы в жизнь антитрестовское законодательство, — но отнюдь не стремился бы использовать такую власть позитивно — например, чтобы обеспечивать людей пищей258. В 1931 г. он заявил, что крайне нуждающиеся должны быть накормлены, но эта забота о них — добровольная и частная обязанность: «…если мы начнем ассигнования такого рода, мы не только повредим нечто неизмеримо ценное в жизни американского народа, но и подрубим корни самоуправления»259.

Гувер на практике применял то, что проповедовал. В годы Первой мировой войны он пытался перевести Продовольственное управление Вильсона по возможности на добровольную основу260. Впоследствии, будучи министром торговли, он склонял Гардинга убедить сталелитейные компании согласиться на восьмичасовой рабочий день. Заметим, что сталелитейные компании согласились на восьмичасовой рабочий день; Гувер не добивался закона, регулирующего рабочее время, а настаивал на добровольном регулировании261. Позднее, при Кулидже, Гувер как министр торговли учредил около 2000 добровольных торговых ассоциаций, чтобы помочь малому предпринимательству, — ассоциаций, которые теоретически могли «устанавливать моральные кодексы, вводить стандарты на продукцию, определять эффективность и накапливать значительные сбережения». На практике