молитвы священника у алтаря, совершенно заглушала его речь. И если соната, сыгранная во время оффертория, заканчивалась слишком быстро, они не сомневались, что оркестр заполнит паузу другой сонатой. В случае же, если музыкальная вставка оказывалась слишком длинной, не возникало сомнения, что священник будет терпеливо ждать ее окончания, прежде чем продолжить службу, так что в конечном итоге скрипки и их музыка стали казаться более важными, чем сама литургия.

Именно в церквях и часовнях при больницах Венеции можно было услышать лучшую в Европе скрипичную музыку. Стоит отметить, что больницы эти заботились о разных недугах жителей Венеции. Страдающие неизлечимыми заболеваниями могли пойти в больницу Ospedale degli Incurabili на Заттере, бездомные находили приют в Ospedale dei Derelitti недалеко от монастыря SS Giovanni e Paolo, а нищих уводила с улиц больница Ospedale dei Mendicanti в Кастелло. Матери-одиночки или матери, которые не имели средств, чтобы заботиться о своих младенцах, могли оставить их в scaffetta, вращающемся ящике размером с колыбель в стене больницы Ospedale della Pietà на Рива-дей-Скьявони. Конечно, главным приютом для подкидышей была Пьета, но и большинство других больниц также заботились о них и сделали частью своей миссии обучение этих детей полезным профессиям. К началу шестнадцатого века спрос на музыкантов для церквей и театров был столь высок, что музыка считалась наиважнейшим навыком, и больницы начали давать всем маленьким девочкам, проявлявшим признаки музыкального таланта, музыкальное образование. Сначала с ними занимались старшие ученицы, но в ospedali в качестве учителей музыки и маэстри ди капелла работали некоторые из самых выдающихся музыкантов и композиторов того времени. Антонио Вивальди было всего двадцать пять лет в 1703 году, когда его назначили учителем игры на скрипке в Ospedale della Pietà с дополнительной обязанностью приобретения новых инструментов для девичьего оркестра. И вскоре он вдвое увеличил свои заработки, взявшись преподавать игру на альте[21]. К 1716 году Вивальди был уже не просто музыкальным руководителем Ла Пьета, а европейской знаменитостью. Никто, конечно же, не предполагал, что сироты в Пьете смогут платить за свои инструменты, и поэтому меня поразило, что Церковь заказывала свои скрипки, как описал владелец скрипки Льва, предлагая приличный, не облагаемый налогом доход любому, кто согласится производить их в достаточных количествах и оставлять без подписи.

К сожалению, его рассказ был кратким, и я начала развивать эту историю в надежде сделать ее более содержательной. Что если скрипку Льва отправили из Кремоны в Венецию, как только высох лак на ее новеньком корпусе? А что, если её подарили девочке-сироте в начале ее музыкального образования в Ospedale della Pietà? Благодаря постоянной практике и поощряемому стремлению к совершенству, характерных для таких заведений, эта маленькая девочка в конечном итоге разовьет навыки, необходимые для того, чтобы присоединиться к церковному оркестру, где она продолжит совершенствоваться, исполняя до сорока поминальных месс в день на скрипке Льва, не говоря уже о регулярных концертах для прихожан.

Оркестры ospedali имели постоянные составы и стабильную работу, поэтому у исполнителей было достаточно времени для репетиций, что значительно отличало их от других оркестров города. Вивальди работал с девушками как с профессиональными музыкантами в Pietà, и его музыка, принося ему известность, учила скрипку Льва выражать то, что необходимо было донести до слушателей, наполняя её дивными звуками и формируя её голос. Но этого было не все. Я представляла себя в толпе девушек, перешептывающихся в ризнице перед вечерней: «Это ты взяла мои ноты?», «Есть хочется», «Ты стоишь у меня на ноге». Они в красных платьях с кружевными воротниками, которые надевали только для выступлений, а если служба была особенно долгой или ответственной, им всем давали дополнительную порцию на ужин. Когда Вивальди появлялся в дверях ризницы, девушки выстраивались одна за другой и выходили в освещенный свечами неф церкви. Безмолвные и почти невидимые в темных одеяниях, они разделялись, как ручей, на четыре потока. Певчие должны были подняться по узким лестницам на хоры, обращенные друг к другу и разделенные пространством, озаренным мягким мерцающим светом, а девушка, прижимающая к себе скрипку Льва, вместе с оркестром должна была разместиться рядом с одним из церковных органов.

Я представляла себе, что врата церкви выходят на канал, и вечерний ветерок, смешав запахи сточных вод и соли, тухлой рыбы и хорошей кухни, может подуть, потревожив язычки пламени свечей и развевая черные муслиновые занавески, скрывавшие певцов и музыкантов от прихожан. Затем кто-нибудь прикрывал створки, и единственным запахом оставалась смесь ароматов ладана и пчелиного воска от горящих свечей. У прихожан захватывало дух, когда невидимый хор и оркестр наполняли алтарь музыкой, удивительно светской и возвышенной. Она заполняла огромное пространство, как будто создавая новую структуру, и эта новая музыкальная архитектура делала собственно литургию чем-то вторичным. А потом, когда музыка умолкала, слышались звуки цеккини, фунтов, скуди, гульденов, флоринов, лир, золотых соверенов и шиллингов, валют всей Италии и Европы, падающих на подносы для пожертвований, как если бы девушки были сельскими молочницами и наполняли подойники не теплым молоком, а монетами, которые в конечном итоге составят их приданое.

Сохранилось множество свидетельств современников о богослужениях в больничных церквях. Некоторые из прихожан специально приходили послушать музыку, а некоторых в не меньшей степени привлекла возможность встретить так много красивых молодых женщин. Жан-Жак Руссо был одним из этих последних. Но его раздражали занавески и железные решетки, скрывающие лица «ангелов», и он «не представлял себе ничего более сладострастного и трогательного, как эта музыка; богатство искусства, изысканный вкус вокальных партий, превосходство голосов, правильность исполнения» - он был одержим идеей увидеть их без преград[22]. В конце концов он получил приглашение на обед от своего друга, бывшего членом попечительского совета Ospedale dei Mendicanti. Здесь он был представлен Софии, которая «была ужасна», Каттине, у которой «не было одного глаза», и Беттине, лицо которой было «полностью обезображено» оспой. Так несправедливо по отношению ангелов! И все же Руссо понял, что они не смогли бы создавать музыку, «будучи лишенными ума и чувствительности», и к тому времени, когда он покинул дом, он уже «почти влюбился в каждое из этих уродливых лиц».

Любая из девушек попадала в больницу отверженной – никому не нужный ребенок в мокрых пеленках, но долгие годы обучения могли радикально изменить социальное положение подкидыша с обезличенной церковной скрипкой. Как это произошло с Маддаленой Ломбардини. Будучи дочерью бедных родителей, она, казалось бы, не имела никаких светлых перспектив в жизни, но окончив Ospedale dei Mendicanti в 1767 году, стала одной из первых