— Замолчи, дура! — испуганно одернули его.

— Сама замолчи! Что, я неправду говорю? Все вокруг деревни клубнями этими засажено, господа из Венардии все равно увидели бы…

Толстяк шериф, казалось, искренне огорчился.

— Что ж, очень жаль, очень жаль, — вздохнул он. — Право же, вы кажетесь мне славными малыми, но закон есть закон. Его Величество повелел наказывать тех, кто вместо того, чтобы по мере своих сил сопротивляться гоблинам, покорялся и прислуживал им. Итак…

У Мартина екнуло в груди. Ну что за невезение такое! Только избавились от одних чужаков — на голову свалились другие и тут же рвутся наказывать за что-то! А вдруг этот тип просто прикажет солдатам перебить всех прямо здесь, во дворе замка? Ну нет, этого еще не хватало! Он… он выйдет и скажет, что пас гоблинское стадо один, с самого начала один — пусть его и наказывают. Может, высекут или отрубят пальцы, или еще что-нибудь в этом роде, но не убьют же. Не станут они убивать ребенка. Наверное не станут.

Мартин сделал шаг вперед, еще один…

— Куда? — прошипел отец, схватив его за плечо.

— Вы, жители деревни Вересковицы, проявили малодушие и трусость и разгневали этим небо! — объявил шериф. Его тон немного изменился — сейчас он будто повторял по памяти что-то, что говорил уже много раз. — Посему наказание ваше таково — вы служили мерзким гоблинам, что захватили вашу землю, но вдвое усерднее будете служить освободившим вас воинам Венардии. Отряд из пятнадцати человек помещается на постой в этом замке, чтобы блюсти закон и в случае необходимости защищать вас, ваша же обязанность — кормить наших доблестных воинов, обеспечивать всем необходимым и все, что они прикажут вам, исполнять в точности и незамедлительно!

Он перевел дух и снова улыбнулся.

— Ну вот, не так все страшно, так ведь? Король строг, но справедлив. Хорошо, а теперь давайте-ка подходите по одному, я запишу ваши имена и приму присягу Его Величеству Карлу…

Птички в силках

«Да при гоблинах и то лучше было».

Эти слова Мартин слышал часто — в полях, на единственной деревенской улочке, и дома, в разговорах родителей. Ворчать и шептаться начали почти сразу же — когда спустя несколько дней после того, как венардийский отряд обосновался в Мшанах, солдаты отобрали у жителей Вересковиц всех овец.

— Тут в округе, может, гоблины недобитые шляются, — покручивая вежду пальцами длинный ус, объяснил их командир, здоровый мужик, который повелел величать себя капитаном Венделлом. — Вы что, хотите однажды проснуться и вместо овец найти только кости обглоданные? А нам потом от господина шерифа нагоняй, мы ж за вашу дыру в ответе. Нет, пускай животинка у нас под боком будет — целее останется.

— Капитан, сэр, а вот молоко и все прочее, с этим-то что? — робко возразил тогда Кензи, который и вправду взял на себя обязанности чего-то вроде старосты. — Пока гоблины у нас стояли, все забирали себе, а теперь…

Венардиец ухмыльнулся.

— Ну, значит вы привыкли уже, не пропадете. А мы с ребятами кровь проливали, чтобы вас освободить, что мы, молока свежего не заслужили? Кроме того, дед, ваша деревня вообще проштрафилась — помнишь, что господин шериф говорил? Вот и считайте это наказанием. И небо благодарите, что легко отделались.

Обступившие их солдаты дружно заржали, и Кензи, сгорбившись, ушел ни с чем.

Дальше — больше. Венардийцы позволили расчистить немного земли от гоблинских клубней и разбить на ней огороды, но потом объявили, что все, что взойдет на них, следует сдавать в замок.

— Так король же оброк урезал, — заикнулся кто-то.

— А это и не оброк, — сказал капитан. — Дар благодарных поселян освободившим их от гоблинского гнета доблестным воинам Венардии. Или кто-то против?

Против высказаться никто не осмелился; люди только хмурились, шептались между собой, да провожали солдат, появлявшихся в деревне, мрачными взглядами. При гоблинах и то лучше было, ворчали они один другому, но громко произнести это никто не осмеливался. Даже когда капитан Венделл решил, что ловить в силки мелких птичек, как это всегда делали в Вересковицах, теперь запрещено и Кензи, не вытерпев, сорвался на крик, у него все равно не хватило смелости произнести то, о чем говорила вся деревня. А может, у старика от гнева это просто вылетело из головы.

— Да как так-то?! — кричал он, тряся в воздухе кулаками. — Почему запрещено? Я всю жизнь ловил, и отец мой ловил, и…

Солдаты посмеивались, глядя на него, но на всякий случай держали руки на рукоятях коротких мечей, двое или трое даже наставили копья — за Кензи к замку пришла вся деревня.

— Раньше вы сами по себе были — спокойно пояснил капитан. — А в Венардии закон — запрещено простолюдинам охотиться на дичь на королевской земле. Птички эти ваши считаются дичью. А земля чья? Его Величества. То-то и оно.

— Шериф же сказал — это графские земли!

— А графу их кто пожаловал? Король. Служивым людям вроде нас здесь можно охотиться, а вам нет.

У Кензи от негодования даже пена выступила на губах.

— А что же нам есть тогда? — просипел он.

— А что раньше ели, хлеб этот ваш земляной, — сплюнул венардиец. — Пока тут гоблины хозяйничали никто вроде с голоду не пух, нет? Он ведь круглый год растет.

— Мошенники! — заорал старик и снова воздел к небу сжатые кулаки. — Да вы… Да вы хуже…

Солдаты шагнули к нему, некоторые потянули из ножен мечи, но в это время к Кензи бросились человек пять деревенских и оттащили назад его от греха подальше.

— Проходимцы! — кричал он. — Я на вас управу найду! К королю отправлюсь! К шерифу! Он вам задаст!

Мартин тогда испугался, что тут старика и прикончат — даже колоть не придется, ему бы и простого удара древком по седой голове — но капитан, казалось, даже не рассердился.

— Да кто ж тебя держит, дед, — пожал он плечами. — Хочешь господину шерифу пожаловаться — твое право. Езжай в Данов Холл, он тебя выслушает и по-честному все рассудит.

— И поеду! — огрызнулся Кензи. — Кровопийцы проклятые!

Он поехал и не вернулся. Ни через седьмину, ни через две, ни через месяц. Капитан венардийцев только покачал головой.

— Я же говорил, в округе еще недобитки ошиваются, — сказал он. — И местных разбойников хватает, расплодились за последнее время. Кому-то из них ваш дед и попался. А кто я такой, чтобы запрещать ему к шерифу обратиться? Он в своем праве был.

А потом стало совсем плохо. Земляной хлеб поразила какая-то