Все было готово. Мы могли сразу начать предпроизводство фильма, добыв остаток финансирования: еще четыре миллиона долларов или около того. Сумма немалая, но где-то она была. Надо было только ее найти.

Тут-то и появился Хьюго Норт. Мы познакомились с Хьюго в Каннах в тот же день, когда, чуть раньше, состоялся первый показ фильма Зандера, и отклики были хорошие. Благодаря восторженной рецензии в “Вэрайети” (“возвещает о новом честолюбивом и талантливом виртуозе”), вполне положительной в “Скрин интернэшнл” (“умно и дерзко”), а также фотографии Зандера с двумя исполнителями главных ролей в “Голливуд репортер” о нас заговорили в полный голос. Пристально вглядевшись в то, что было набрано в рецензиях мелким шрифтом, можно было обнаружить наши с Сильвией имена – мы числились как, соответственно, ассистент продюсера и продюсер.

На разных стадиях постпроизводства я видела этот фильм раза, наверное, сорок два. Сидя в монтажной, потом – в одиночку, смотря его на DVD с таймкодом, чтобы делать заметки о визуальных эффектах, звуковых эффектах, звукозаписи, музыке. Но первый его просмотр на Каннском кинофестивале, в зале, полном незнакомых людей, был опытом сродни религиозному. Когда смеялись шуткам, я испытывала облегчение. Когда в конце энергично хлопали, я испытывала радость.

Среди финальных титров я видела один с моим именем. Мое имя, Сара Лай, безраздельно завладело экраном на целых три секунды. Я поняла, что во всей этой толпе профессионалов нет никого, кто, сидя рядом со мной, знал бы, кто я такая, что я потратила годы своей жизни на работу над фильмом, который они только что посмотрели. В этом полном зале я могла быть никем. Но я не была никем. Я улыбнулась про себя в темноте, понимая, что впервые в жизни могу заявить, что являюсь кем-то.

Я вышла с показа, держась на несколько шагов позади Сильвии, оживленно болтавшей с человеком, которого я не знала. Я пыталась расслышать, что говорят вокруг, расслышать в гуле одобрение или глухое разочарование. Повернувшись к мужчине рядом со мной, я увидела, что это моложавый, симпатичный американец, и спросила, что он думает о фильме. Он сказал, что это очень оригинальный подход к жанру с отличным поворотом в конце.

– Это хорошо. – Я помолчала и продолжила: – Потому что я одна из продюсеров этого фильма.

Этой коротенькой фразы хватило.

Мужчина взглянул на меня по-новому. Может, он не ожидал, что я, юная американка азиатского происхождения, окажусь кинопродюсером, – а может, думал, что я пресс-агент, или недо-актриса, или чья-то помощница. Но его отношение переменилось в ту же секунду.

– О, здорово, поздравляю! Отличный фильм. Серьезно.

Я улыбнулась.

– Спасибо.

В кои-то веки я искренне гордилась тем, что для этого фильма сделала, и все равно понадобился посторонний человек, чтобы это вышло наружу.

– Да, кстати, я Тэд. – Мужчина сердечно улыбнулся и протянул мне руку. – Тоже продюсер. Какие планы?

В Каннах любой разговор может слегка отдавать заигрыванием. Тут, в конце концов, в течение недели дела делаются при изобилии спиртного, при почти таком же изобилии наркотиков, женщины дефилируют в декольтированных платьях, а мужчины посиживают в расстегнутых рубашках. Соблазнение – часть игры. В кинобизнесе нужна харизма, чтобы очаровывать окружающих, иначе ты никого не сумеешь убедить финансировать твой фильм, или купить его, или в нем сыграть. А еще важнее в Каннах то, что ты никогда не знаешь, кто тебе может встретиться на следующей вечеринке.

Но тут ко мне подошла Сильвия. Представиться Тэду она не потрудилась.

– Я пошла на нашу следующую встречу с Зандером. Посмотри почту и не забудь о коктейле в “Карлтоне”. Там будет один важный человек, с которым тебе надо познакомиться.

Глава 8

В письме Сильвии говорилось:

В 10 вечера – коктейль с этим британцем, Хьюго Нортом. Ему очень понравился фильм, и он может нас профинансировать. Будь с ним мила.

Когда вспоминаешь это письмо, может возникнуть искушение почитать между строк. Но Сильвия имела в виду то, что написала, и ничего больше. “Будь с ним мила” не следовало понимать как “Не скупись на сексуальные услуги”. Мы в киноиндустрии действуем по-деловому, но все-таки не совсем уж в лоб. А в Сильвии мне нравилось ее прямодушие. Она видела что-то полезное для дела или потенциальный проект – и бралась за это, руководствуясь сугубо практическими соображениями. Гулянки, секс, наркотики, даже слава интересовали ее исключительно с точки зрения того, как это можно использовать. Хотя вот деньгами ее можно было заинтересовать.

Поэтому после ужина с Тэдом я довольно трезвой явилась на наш коктейль ровно к десяти часам.

“Карлтон” – безусловно, самый великолепный и изысканный из всех роскошных отелей первой линии, господствующих над Круазетт. Там Грейс Келли познакомилась с князем Ренье III, прежде чем стать княгиней Монако в 1956 году, там Хичкок снимал ее в “Поймать вора”. Даже на третий год в Каннах я слегка ликовала, когда охранники позволили мне выйти на его мраморную террасу и проникнуть в блистательную толпу, высыпавшую под звездное небо.

Я пытаюсь воскресить в памяти эту сцену десятилетней давности, тот погожий весенний вечер. Снимай я ее в кино, как бы она разворачивалась?

Я, двадцатисемилетняя, не знающая, чего ожидать, явилась бы, одна, на террасу “Карлтона”. Снималось бы, разумеется, со стабилизатором, с моего ракурса. Так что зритель идет со мной – и вместе с ним мы входим, завороженные, в эту круговерть бурного кутежа.

По правую руку звенит смех: обворожительная женщина в платье без рукавов сидит на краешке стола, окруженная группкой поклонников.

Смотрю налево и вижу перебравшего шампанского лысого мужчину, во весь рот улыбающегося группке девушек. Он спьяну роняет бокал, и тот разбивается под женские визги.

Но я иду дальше, камера следует за мной к определенной, невидимой цели где-то в глубине зала.

Потом толпа расступается – прямо перед нами проходит пара, на мгновение все заслоняя. Я проплываю сквозь кучку гуляк, и вот – только что был скрыт от глаз, а теперь на самом виду – сидит человек, в направлении которого я двигалась все это время, хотя этого я еще не осознаю.

Человек поднимает глаза прямо на меня и широко улыбается.

Это мужчина средних лет, не в расцвете сил, но сохранивший мрачную, уверенную притягательность, под знаком которой прошла его счастливая молодость. Он пополнел в талии, стал шире в плечах, и это добавляет ему внушительности, весомости при всяком взаимодействии. Движется он уже не так легко, как в молодости,