моей, но ещё и потому, что хотела, наконец, вменить себе один из принципов – элементарную осторожность. Мне казалось, что в их буйном воображении я хожу, обклеенная долларами с головы до пят и что, выехав из пункта «А», мне определённо не доехать живой до пункта «B». Наконец-то, я поняла, что так настораживало в них с самого начала, ещё раз убеждаясь, что первое впечатление – это импульс внутреннего голоса.

Рано утром следующего дня, темнокожая хозяйка ворвалась ко мне с похмелья и вся взъерошенная, попросив взаймы сто долларов.

– Я заплатила вам огромную сумму за полгода вперёд.Оплата за месяц составляет больше, чем средняя зарплата поляка. Прошло только три недели, а у вас уже нет денег! Как же можно было так быстро истратить эту большую сумму?

– Мы отдали долги, – выдавила она из себя и, булькающезакашлялась, развалившись на диване и стиснув между пальцев неизменную сигарету.

– Позволь, а видеомагнитофон, а музыкальный центр, абесконечные коньяки, а водка, которая лилась рекой, а пиво, с которого вы начинаете свой день! Я понимаю, что это не моё дело, но ты же у меня просишь взаймы, поэтому, извини, я вынуждена была тебе это сказать.

Я замолчала, не зная, что делать, но немного подумав, решила дать, надеясь, что на какое-то время они оставят меня в покое. Вынула из сумки кошелёк с единственной стодолларовой бумажкой.

– Это у меня последние, возьми, – сказала я, протягиваяей деньги. Она взяла их со скептической усмешкой.

После рождественских и новогодних праздников, адвокат Стефан Гульчевски снова напомнил о своём существовании просьбой разделить с ним романтический ужин. На сей раз мы ужинали в огромном и весьма дорогом ресторане отеля «Мариотт». Он буквально сорил деньгами – каждая трапеза обходилась ему в кругленькую сумму, мне казалось, что при такой его расточительности сетования на низкую зарплату были простым брюзжанием.

Сверкающее великолепие ресторана подавляло. Несмотря на высокий класс этого заведения и роскошь, за которую нужно было платить слишком дорого – о чём свидетельствовали баснословные цены на блюда и вина, – зала была почти заполнена публикой, и редкий стол пустовал, утопая под пышной сервировкой в ожидании посетителей.

Я была в скромном вечернем платье из чёрного муара, вышитом чёрным бисером вокруг овального декольте.

– Это платье необыкновенно идёт тебе, – вздохнул он, какобычно, глядя на меня своим долгим горящим взглядом печальных глаз. – На тебя восхищённо смотрят почти все мужчины!

Он поднял бокал с красным вином: – Перламутровая белизна твоей кожи на чёрном фоне – это белая жемчужина, лежащая на чёрном бархате и кажущаяся ещё более перламутровой и белоснежной! Я хочу выпить за тебя!

Мы выпили за меня. Я скромно опускала глаза, когда он говорил мне комплименты.

И действительно, за его спиной чуть поодаль, за столом в полном одиночестве сидел человек с рыжеватой бородкой и усами и смотрел на меня пристальным пронзительным взглядом. Мне делалось всё более неуютно под прикованным ко мне сверлящим взором, и я старалась больше смотреть в свою тарелку.

– За твоей спиной сидит человек, который буквально при-гвоздил меня к стулу своим острым взглядом. Честно говоря, я устала находиться под таким неотрывным вниманием! – призналась я со смехом. – Но, умоляю тебя, не оглядывайся!

Но он всё-таки оглянулся, они посмотрели друг на друга, одновременно встали и с возгласами: «Сколько лет!» – сплелись в дружеском объятии.

– Мой однокурсник, старый друг, военный адвокат Вой-цех Зелински, – представил его Стефан.

Войцех Зелински приник к моей руке и, не выпуская её, опустился на свободный стул.

– Ну, ну, осторожнее, – поранишь руку даме! – пошутилСтефан, напоминая другу о моей маленькой ладони, всё ещё находящейся в его огромных лапищах.

Мы выпили за встречу и за старую дружбу. Войцех Зелински перебрался за наш столик. Старые друзья немного повспоминали о студенческих годах, затронули тему карьеры – один гражданского, другой военного адвоката, затем завязался спор относительно польского права.

Обширный зал наполнился звуками божественной музыки, которая лилась с возвышающегося балкона-эстрады, ограждённого низкой белой балюстрадой, скрывающей музыкантов.

– Дружище, позволь пригласить твою даму на танец! – вы-палил вдруг Войцех, обращаясь к приятелю и вставая.

Стефан только кивнул головой в знак согласия, наблюдая за мной исподлобья.

Мы танцевали молча. Войцех как-то нервно сжимал мою руку, а его глаза жадно шарили по моему лицу. Недоуменный вопрос застыл, так и не сорвавшись с уст, потому что волшебные звуки флейты лебяжьим пухом коснувшись уха, разорвали занавес времени и пространства, что позволило унестись мгновенно в высоты, живущие в воображении, забыв обо всём, и на несколько минут отодвинуть небеспричинную тревогу о туманной перспективе моего будущего.

У выхода из «Мариотта» на пологих мраморных ступенях угодливые швейцары в малиновых фраках расточали дежурные улыбки и предлагали свои услуги.

Было светло как днём – январская ночь искрилась от многоцветного каскада огней, мигающих реклам, на фоне яркого уличного освещения центра Варшавы, а многочисленные окна эксклюзивного отеля выливали в пространство ослепительные световые потоки.

Джентльмены вопросительно посмотрели на меня.

– Я неимоверно устала и хочу домой, – сухо произнесла я.

Подъехало такси; швейцар услужливо открыл двери машины и терпеливо ждал с застывшей подобострастной улыбкой.

– Я еду одна и прошу не волноваться. Я под надёжнойохраной пана таксиста, – отрезала я и уселась на заднее сидение, обратившись к таксисту с просьбой трогать.

Два моих воздыхателя остались стоять в недоумении, но только мгновение. Я обернулась и увидела, как они садятся в следующую подъехавшую машину.

Глава 11

Стефан Гульчевски впервые был у меня в гостях, впрочем, это оказалось и последним разом одновременно. Как каждая хозяйка, я мечтала приятно удивить гостя. Порылась в голове, чтобы припомнить какой-нибудь рецепт торта и усердно, с упоением корпела над созданием этого «кулинарного чуда» с самого раннего утра. И вот наконец, собрав воедино коржи и крем, бросила всю свою скромную фантазию на самую трудную часть – художественное оформление. Конечный результат был далёк от совершенства, но с точки зрения практичности я решила, что вкусовые качества определённо важнее визуальных.

Но мой гость не только разочаровал меня, отнесшись с подчёркнутым равнодушием к созданному мною произведению кулинарного искусства, но и заставил страдать моё уязвлённое самолюбие, когда безразличие на его лице сменилось кислой брезгливой миной при первом же брошенном им быстром взгляде на предмет моей гордости.

Он развалился на стуле в устало-ленивой позе. Его взгляд скользнул по комнате, поочерёдно останавливаясь на каждом предмете, но несколько дольше задерживаясь на коричневых чехлах, под которыми съёжилась от страха мягкая