В то время как большая часть северной и центральной Франции погрузилась в хаос, мир, царивший в новом герцогстве Аквитания, откуда пришли самые страшные разбойники, представлял собой все более болезненный контраст. 19 июля 1362 года Аквитания была уступлена Эдуардом III принцу Уэльскому вместе со всеми полномочиями короны. Почти год спустя принц прибыл в Бордо с большим флотом и великолепной свитой, чтобы принять присягу от своих новых подданных, включая многих, чьи родственники вели открытую войну в остальной Франции. "Со времен рождения Христа никогда не сохранялось такого прекрасного состояния, как это…, — писал герольд сэра Джона Чандоса, — здесь пребывали благородство, радость, щедрость, любезность и честь"[821].

* * *

По условиям договора в Кале Иоанн II сохранял номинальный суверенитет над уступленными провинциями в течение ограниченного периода времени, пока осуществлялась передача территорий и остальная часть королевства очищалась от английских гарнизонов. Но было предусмотрено, что не позднее ноября 1361 года Иоанн II откажется от суверенитета над расширенным герцогством Аквитания, а Эдуард III, со своей стороны, откажется от претензий на корону Франции. И было бы неудивительно, если бы Иоанн II искал способ избежать выполнения этого обязательства. От договора в Бретиньи он получил лишь свободу, а его подданные — вообще ничего. Но Иоанн II был честным, не циничным человеком, и он не сделал этого. В конце октября 1361 года, за месяц до назначенной даты, в Вестминстер были отправлены два французских посла, которые предложили немедленно принять отречение[822]. Однако оно не было принято, что имело последствия несколько лет спустя, когда французский трон занял менее податливый монарх.

Нет сомнений, что именно Эдуард III был ответственен за эту задержку. Его причины, пусть и неразумные, были, по крайней мере, понятны. Король Франции обязался не пользоваться своим номинальным суверенитетом даже до того, как от него официально отказался. Поэтому казалось, что задержка не принесет больших неудобств. Эдуард III всегда переоценивал выгодность своих притязаний на французский трон, и он не желал отказываться от них до тех пор, пока обязательства французского короля не будут выполнены до последнего пункта. Его концепция этих обязательств была требовательной. В ноябре 1361 года два довольно незначительных английских агента, сэр Томас Уведейл и Томас Данклент, прибыли в Париж, чтобы потребовать от Иоанна II немедленного отречения. Но у них не было полномочий заявить о том же от имени Эдуарда III. Вместо этого все три месяца, которые они провели во французской столице, были посвящены изложению жалоб своего господина на выполнение договоров французами — задача, которую они, судя по всему, выполняли, не обладая даже минимальным умением или тактом. В ответ советники Иоанна II с гораздо большим основанием жаловались на большое количество крупных крепостей во Франции, которые почти через полтора года после договора в Кале все еще находились в руках подданных Эдуарда III. Договор предусматривал одновременное отречение двух королей, и даже Иоанн II не был настолько покорным, чтобы отмахнуться от этого пункта. "Как только наш брат будет готов сделать это, — сказал он папскому легату, — мы сделаем то же самое". Прошла Пасха, а ничего не произошло[823].

По мере того, как происходила передача территорий, жалобы английского короля становились все более многочисленными. Некоторые из них были пустяковыми, например, часть графства Понтье, которая все еще удерживалась непокорным французским принцем. Некоторые были более серьезными, но быстро разрешались, например, отказ графа Арманьяка принести оммаж королю Англии или отдать графство Горе в южной Гаскони, которое было уступлено Англии по договору. Эта конкретная проблема была дипломатически решена принцем Уэльским после его прибытия на юго-запад в 1363 году. Другие трудности были неразрешимы. Например, Иоанн II никак не мог заставить графа Фуа принести оммаж за Беарн, поскольку граф утверждал, что Беарн является суверенным государством. В течение многих лет он безнаказанно выдвигал те же претензии королям Франции. Но самыми непримиримыми и вредными аргументами были те, которые поднимали весьма спорные вопросы, на которые договор не давал ответа. Главными среди них были давние споры о владении Бельвиль и крепости Ла-Рош-сюр-Йон. Владение Бельвиль в Нижнем Пуату было уступлено по договору. Но что представляло собой владение Бельвиль? Было ли это относительно небольшое кастелянство Бельвиль, которое приносила доход около 200 ливров в год, или же это было все обширное владение Бельвиль, оцениваемое в 30.000 ливров дохода в год, которым владела Жанна де Бельвиль во время его конфискации короной в 1343 году? Что касается Ла-Рош-сюр-Йон, то географически это место было частью Пуату, но с 1287 года оно управлялось как анклав Туреньского бальяжа. Поэтому офицеры французского короля продолжали его занимать. Разрешение подобных вопросов, зависящих от извилистой и изменчивой административной географии Франции, могло длиться годы. Этот процесс порождал недовольство и подозрительность между двумя сторонами, совершенно несоизмеримые с их реальной важностью[824].

Дело осложнялось тем, что французский король столкнулся со значительными трудностями при сборе денег для выкупа. 5 декабря 1360 года, через шесть недель после своего освобождения, Иоанн II издал в Компьене большой ордонанс, который определял, как должны быть собраны деньги. Он ввел в Лангедойле ряд новых косвенных налогов (позднее известных как пособия) и вновь ввел ненавистный старый налог на соль — габель. Этим двум краеугольным камням французской фискальной системы ancien régime (старого режима) суждено было просуществовать более четырех столетий. Лангедок, как обычно, принял свои собственные меры. Однако фактические сборы по всей Франции шли крайне медленно. В Лангедоке, который с экономической точки зрения был лучше всего приспособлен для выполнения этого бремени, требования казначеев о сборе выкупа конкурировали с большими компенсациями, выплачиваемыми графу Фуа, чтобы купить короткие передышки от его вражды с графом Арманьяком, и с постоянными расходами на поддержание мира с рутьерами. К этим проблемам добавилось повторное проявление бубонной чумы в конце 1360 года, которая особенно свирепствовала на юге. Судя по отчетам о субсидиях в сенешальстве Тулузы, было собрано лишь около трети или половины требуемой суммы. А большая часть так и не дошла до казначеев, потому что была позаимствована лейтенантом для решения очередных военных проблем. Если уж Лангедок не мог внести свою долю, то более пострадавшие от войны северные и центральные регионы были еще менее способны сделать это. Немногие сохранившиеся фрагменты счетов представляют картину экономического истощения, административной неразберихи и расточительства, а также манипуляций со стороны монополистических синдикатов налоговых откупщиков, традиционного порока французских государственных финансов с XIV по XVIII век. После обнадеживающего начала поступления стремительно сократились и выплата выкупа стала задерживаться. Хотя выплата первого взноса была завершена