Шрифт:
Закладка:
У девственниц каменные львы, отвечает Фредерика, зная, что это неправда. Каменный лев скалит клыки и обрастает каменной шерстью. Шерсть дыбится, глаза загораются красным, зверь разевает пасть. Только бы добежать до него.
«Она не девственница!» – кричат каменные женщины. Теперь видно, что их три и все они красные. А она побелела от страха и холода, она дрожит в студеных сумерках и хочет ладонями прикрыть наготу. У женщин лица истуканов с острова Пасхи, только красные, не то кровавик, не то сердолик. «Она ничего не может! – кричат они. – Она бумажная, картонная! Просто картонка тонкая, просто линия…»
Бумага сильней камня, выдыхает она, рушась, припадая наконец к сияющему существу на каменном ложе. Все вокруг валится, она погребена, а под ней – каменный лев.
Фредерика просыпается.
XX
– Господа присяжные! – произносит секретарь суда. – Издательство «Бауэрс энд Иден» и мистер Джуд Мейсон обвиняются в том, что тринадцатого марта сего года опубликовали непристойное издание, а именно книгу под названием «Балабонская башня. Басня для детей нашего времени». Ответчики виновными себя не признают. Вам предстоит, ознакомившись с доводами обеих сторон, вынести вердикт о виновности или невиновности ответчиков.
В загончике для подсудимых всего один человек. На нем сизый костюм и белая сорочка с хорошо завязанным тускло-красным галстуком. Он коротко стрижен, железно-серые с сединой волосы похожи на шлем. На изможденном лице глаза опущены – то ли освобожденный узник, то ли монах, после глубокой молитвы вернувшийся в «реальный» мир. Одежда, подобающая для суда, облегает его превосходно, и все же в первое мгновение кажется, что она велика, вспоминается не то пиджак на вешалке, не то пугало в тряпье. Из ворота сорочки торчит худая серая шея. Средневековое лицо: высокие, острые скулы, крупный нос, полуприкрытые, запавшие глаза.
Фредерика сидит в зале, с ней Дэниел. Человека в загончике она не сразу узнала, хоть и была на совете, где обсуждалось его перевоплощение. Она и сказала тогда решающее слово:
– Боже мой, Джуд, это просто маска. Суд – спектакль, и мы каждый играем свою роль. Это как шахматы, а ты Белый рыцарь на белом коне. От тебя требуется выглядеть – понимаешь, выглядеть – как приличный человек. Это важно, на тебя будут смотреть. Костюмы – часть спектакля.
– Это не спектакль, а жизнь, – отвечал Джуд. – Я предстану пред ними таким, каков есть. Мой вид – моя правда и отражение моей сути.
– Не пойму, признаться, что он отражает, – пожал плечами Джудов юрист Дункан Рэби.
– Вы попросту не умеете читать по одежде. Мой камзол голубой – это цвет правды. Покрой двойственен: в восемнадцатом веке его носили философы и распутники. Да, мой камзол замаран – потому что правда замарана клеветами.
– Очень познавательно, – отозвался Рэби, – но судью Балафрэ вы этим не покорите. В перспективе это катастрофа.
– Образумься, Джуд, – вмешалась Фредерика. – Маска должна соответствовать ритуалу. В суде нужно играть по сценарию суда и выглядеть респектабельно. Волосы отрастут, а камзол повисит пока в шкафу. Ты же любишь позировать голым за деньги…
– Когда я позирую, я честен.
– Вы хотите выиграть или нет?! – возопил наконец Жако.
И все же, увидев в суде нового Джуда, Фредерика вздрагивает. Он кажется приниженно-жалким, больным.
За барьером поместилась коллегия присяжных. Поначалу был спор о том, вводить ли в нее женщин: традиционно дела о непристойных действиях рассматриваются мужчинами. Судья склонялся к полностью мужской коллегии, представители сторон возражали, что присутствие женщин позволит полнее представить мнение общества, этой великой совокупности здравомыслящих людей. В результате в числе присяжных три женщины, все не моложе среднего возраста: одна вдова, владелица салона красоты, другая служила физинструктором на флоте, третья домохозяйка. Мужчины тоже в летах, за исключением смуглого молодого человека, у которого свой магазин грампластинок. Тут есть банковский служащий, бухгалтер, директор бассейна, преподаватель физики из технического вуза, электрик, владелец ресторана, портной и учитель средней школы. Большинство, не запинаясь, гладко приносит клятву на Библии. Портной, еврей в кипе, клянется на Ветхом Завете.
Возникают вопросы по процедуре. После небольшого обсуждения решено, что, следуя прецеденту процесса над «Любовником леди Чаттерли» в 1960 году, прежде чем ознакомиться с книгой, присяжные выслушают не только прокурора, но и адвоката. Будет несправедливо, если они удалятся читать «Башню», памятуя только комментарии обвинителя. Судья Гордел Балафрэ – очень крупный, мрачно-красивый мужчина с удлиненным, смуглым лицом. Судейский парик от его смуглоты прямо-таки светится белизной. Говорят, Балафрэ благожелателен к адвокатам и свидетелям. Говорят также, что он интересуется искусством.
Решено, что поскольку с обеих сторон свидетелями выступают эксперты, они могут оставаться в зале на всем протяжении разбирательства.
Королевский прокурор сэр Августин Уэйхолл начинает:
– С позволения Вашей чести. Уважаемые присяжные, сторону обвинения в этом деле представляю я и мой уважаемый коллега мистер Бенедикт Скейлинг. Компанию-ответчика «Бауэрс энд Иден» представляют мои уважаемые коллеги мистер Годфри Хефферсон-Броу и мистер Перегрин Свифт. Мистера Джуда Мейсона представляют мои уважаемые коллеги мистер Сэмюэл Олифант и мистер Мерлин Рэн.
У прокурора приятное лицо с римским носом и умным выражением тонких, поджатых губ. В нем есть что-то от орла. Он обладает ценным даром: когда говорит, сохраняет полную неподвижность, причем с вежливым вниманием смотрит в глаза присяжным, одному за другим по очереди. Выражение всего существа – беспристрастная забота о справедливости. Ясным, ровным, деловым голосом он сообщает присяжным, что им предстоит решить, является ли книга «Балабонская башня. Басня для детей нашего времени» непристойной в соответствии с Законом о непристойных изданиях 1959 года.
Оксфордский словарь английского языка, говорит сэр Августин, толкует слово «непристойный» следующим образом: «оскорбительный для чувства скромности и приличия; выражающий или подразумевающий развратные мысли; неприличный, безнравственный, распутный». Есть у него и другие значения, включая «выраженный неясно, невнятный»[255]. Прокурор замечает, что действовавший ранее Закон о непристойной клевете как раз таки не отличался ясностью формулировок. Закон 1959 года в Статье 1(А)1 дает такое определение непристойности: «Непристойным считается издание, которое может оказать разлагающее и пагубное влияние на тех, кто его прочтет, увидит или услышит независимо от обстоятельств».
– Это определение тоже не вполне прозрачно как в смысле формулировки, так и в смысле основных понятий. Думаю, вам, уважаемые присяжные, хотелось бы знать, какое значение вкладывать в слова «разлагающий» и «пагубный». Насколько серьезно их следует понимать? Обратимся к тому же словарю. «Разлагающий» –