Шрифт:
Закладка:
— Вы так и не закончили историю, — укоризненно заметил Уилл.
— Нет, закончил. Клуб «Альбион» прекратил своё существование.
— Но что стало с его членами?
— Они сполна заплатили за свою дерзость. И под дерзостью я подразумеваю не их план побега, наивный, тщетный и заранее обречённый на неудачу. Нет, они осмелились на нечто большее, Уилл. Они попытались понять Его суть— как вы. И были за это наказаны.
— Я хочу их увидеть, — внезапно произнёс Уилл, — Поговорить с ними.
Лэйд покачал головой.
— Это невозможно.
— Вы сказали, что они живы!
— Не все, но некоторые из них. Только беседе этой не суждено состояться. Во-первых, у нас с вами мало времени. Слышите гул? Это «Мемфида» разводит пары. Ещё несколько минут и она отбросит швартовы. А во-вторых… Во-вторых, никто из членов клуба не станет с вами говорить.
— Проверим! — с вызовом бросил Уилл, — Дайте мне возможность увидеть их и клянусь…
— У вас уже была эта возможность.
— Что?
Взгляд Уилла сделал несколько резких скачков, точно потревоженный кузнечик.
Когда держишь человека в прицеле револьвера, мягкие интонации даются непросто, голос невольно сам грубеет, обретая холодные нотки оружейной стали, но Лэйд приложил все усилия, чтобы голос его прозвучал вкрадчиво и осторожно.
— Вы уже видели их, Уилл. Всех четверых. Архитектора, Графиню, Поэта, Пастуха. Три дня — небольшой срок, но, кажется, мне удалось всё успеть. Познакомить вас с людьми, которые, подобно вам, тщились разгадать суть Нового Бангора.
— Вы… вы ошибаетесь, — пробормотал Уилл, — Это невозможно.
Лэйд усмехнулся.
— Вы просто не поняли. Ничего удивительного. Не замечаете очевидного, даже стоя в шаге от него. Потому что упиваетесь своими фантазиями вместо того, чтоб трезво взирать на мир. Вот почему вы такой же скверный исследователь, как и художник. Вспомните Графиню Луву.
— Я не могу её помнить! — вспылил Уилл, — Я не видел её!
— Нет, видели, — спокойно возразил Лэйд, — Видели. В старом дрянном домишке в Шипси. В первый же день нашего с вами знакомства. Она произвела на вас впечатление, и неудивительно. Видит Бог, в прошлом Графини Лувы имелось много грехов, но если уж она что-то и умела, так это привлекать к себе внимание…
В глазах Уилла двумя тусклыми предрассветными звёздами забрезжило понимание.
— Нет, — пробормотал он, — Вы же не…
— Вечные Любовники. Совершенно верно. Да, это была она в своём новом облике, который подарил ей Новый Бангор, в виде месива из бесконечно совокупляющейся протоплазмы. Вы побледнели, Уилл, вас опять тошнит?
— Я…
— Графиня Лува полагала, что спасение заключено в любви и пыталась обрести его. Бессмысленно корить её за это. Многие из нас склонны превозносить любовь как чистое чувство, не запятнанное мелочными и меркантильными страстями, этакий душевный порыв, который открывает лучшие стороны человеческой души. Мы не задумываемся о том, что любовь, лишённая разума, обращается в похоть. Графиня превратилась в Вечных Любовников, существо, не способное ни мыслить, ни чувствовать, но способное любить. Этим она и обречена заниматься остаток своей жизни — любить саму себя. Слепо, безрассудно, бессмысленно, неистово. Ей не суждено было найти спасения, она сделалась частью Нового Бангора, но я утешаю себя тем, что она, по крайней мере, нашла счастье.
Уилл попятился. Ещё недавно спокойный и сосредоточенный, сейчас он смотрел на Лэйда с явственным ужасом.
— Не могу поверить… Это, это…
Лэйд шагнул следом за ним, не опуская револьвера.
— Мистер Уризен, Архитектор, также знаком вам. Вспомните-ка наш визит в Лонг-Джон и живую реликвию из храма китобоев, Ветхого Днями. Да-да, того безумного старца, который заживо кромсал своё тело, безжалостно отделяя от себя собственную плоть в попытке объять какую-то умозрительную, одному только ему видимую, истину. Это был его путь спасения и поглядите, куда он его привёл. Мы привыкли восхвалять мозг за его неутомимую работу, чествовать трезвый ум, неподвластный кипящим страстям, чтить интеллект, но взгляните сами, во что превращается ум, если забрать у него все прочие чувства, включая любовь. В безумного сатрапа, пожирающего самое себя и безжалостно отсекающего от жизни всё то, что кажется ему неподходящим или же ненужным. Разум — это диктатор и людоед, Уилл, но мы приучили себя не замечать в нём этих черт.
— Но тогда выходит, что Поэт это…
— Ну разумеется. Поэт тоже преобразился, да и не мог не преобразиться. Вы знаете его как мистера Пульче, огромного клопа из Олд-Донована, несчастного кровопийцу, влачащего жалкое существование в своём пустом склепе. Он полагал, что спасение лежит в отказе от разума, в древних человеческих инстинктах, в интуиции. Но что есть инстинкты без любви и разума, если не примитивное животное начало? Он и стал животным, слепым и глухим ко всему, кроме крови. В его жизни нет ничего кроме вечного, снедающего его изнутри, голода, но стоит ему утолить этот голод, как он, подобно животному, превращается в безразличную и равнодушную тварь. Незавидная участь, а?
Уилл глотал ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба.
— Хватит, — попросил он, — Я понял. Понял.
— Ну а наш любезный хозяин, Роттердрах, Великий Красный Дракон Нового Бангора — никто иной как…
Лэйд замолчал, позволив Уиллу закончить. И тот закончил, хоть и не сразу, сквозь зубы.
— Пастух. Это был Пастух.
— Совершенно верно. Самый трезвомыслящий и подозрительный из всех, мистер Тармас не доверял никому за исключением самого себя — он верил только собственным чувствам. Не подозревая, что именно они и загонят его в конце концов в ловушку.
Он убедил себя в том, что Ему нужна сделка. И он её получил, свою сделку. Беда лишь в том, что мистер Тармас изначально не совсем верно понял её условия, а потом уже было поздно… Вот, что бывает, когда чувства захватывают верховную власть над сущностью, отринув любовь, разум и интуицию. Теперь вы поняли, Уилл? Теперь-то вы поняли?
— Что понял? — мучительно кривясь, воскликнул Уилл, — Что?!
Лэйд не ощутил ни удовлетворения, ни злорадства.
— Почему Бумажный Тигр объявил войну Левиафану.
— Я… Нет, я… Кажется, я…
Понял. Всё-таки понял. Потому так тревожно поплыли глаза и исказилось в злом беззвучном крике лицо.
— Левиафан несёт гибель человеку. Вне зависимости от того, разумен Он или безмозгл, добродетелен или порочен, — Лэйд произносил эти слова тяжело и глухо, точно выкладывал перед собой на жестяную тарелочку тяжёлые чеканные монеты, — Его природа делает Его проклятьем для нас, людей. Вот почему нам никогда не столковаться. Не понять друг друга и не найти общего языка. Он губит нас одним только своим прикосновением. Подумайте сами.
— Я…
Он не пытался думать, понял Лэйд. Напротив, он пытался вышвырнуть это из головы, превратить стройные логические цепочки в месиво первозданного хаоса. Лишь бы вновь вернуться мысленно в
