Шрифт:
Закладка:
— Дома; а что? — отвечало точно такое же безобразное и старое существо, которое, сидя на печи, гадало в, карты.
— Мне нужно ее видеть, — сказал Митя.
— Лучше приди завтра: чай, не узнает и родного отца теперь! — со смехом отвечала та, которую товарка ее назвала Машкой.
Митя пошел к двери, Машка свесила с печи свое безобразное сморщенное лицо и весело сказала:
— Сестрица, а сестрица!
— Ну, что! — нехотя отвечала старушонка, занятая стряпаньем.
— Она, вишь, была такая печальная, все ревела… Я ей и купила вина, выпей, говорю, легче будет! Ха! ха! ха!
И обе старухи залились отвратительным смехом.
Митя в это время вошел в комнату Дарьи, которая сидела, опершись локтями на стол и закрыв руками лицо. Перед ней стояло вино и нагорелая свеча.
В комнате было грязно, стены посырели от сырости; кровать, стоявшая в углу, была вся измята; подушки были разбросаны по полу. На комоде стоял небольшой туалет. Зеркало в этом туалете было разбито в мелкие куски.
Митя, кусая губы, глядел на Дарью, которая не слышала его прихода.
— Дарья! — сказал он растроганным голосом. Дарья вскочила на ноги. Увидав Митю, она нахмурилась, сжала кулаки и сквозь зубы спросила:
— Что… опять меня бить?
Митя закашлялся и слабым голосом сказал:
— Как тебе не стыдно! посмотри, похожа ли ты на женщину.
Дарья была страшна: рябое ее лицо было красно, глаза опухли и дико блистали, сжатые кулаки и злая улыбка придавали ей еще более грозный вид.
— Ну, что ж? если не похожа на женщину, так кто виноват? ты!
И Дарья села на стул, подперла голову рукою и смотрела на одну точку. Слезы потекли градом по ее рябому лицу.
Митя тоже стоял в каком-то раздумьи. Увидав слезы Дарьи, он окликнул ее. Дарья вскочила и вытерла слезы, потом язвительно усмехнулась и налила себе вина.
— Я не дам тебе больше пить! — повелительно закричал Митя и выхватил стакан из ее рук.
Дарья засмеялась и спросила:
— Пить мне нельзя, а бить меня можно?
— Кто же тебя бил? — в отчаянии закричал Митя.
— Ты! — задыхаясь от ярости, отвечала Дарья.
— Неправда, ты лжешь! я тебя вытолкнул, потому что ты чуть не выболтала всего! — плачущим голосом сказал Митя.
— А зачем твоя мать меня назвала нечестной женщиной, и при тебе? а?
И у Дарьи все лицо задрожало.
— Если я тебе позволяю, — продолжала она, — многое мне говорить, так это дело другое! Ты ведь знаешь, у меня не было никого — ни отца, ни матери, ни брата. Я была брошена семи лет на произвол судьбы, и вот что из меня она сделала! обезобразила да еще и ум оставила, чтоб я понимала, когда меня вытолкают, как самую последнюю женщину! Хоть бы уж она сделала меня слепой, чтоб я не видала своего лица!.. хоть бы она отняла у меня слух, чтоб я не слышала о своем безобразии!
И Дарья ломала руки; стон вылетел из ее груди. Она села, склонила голову на стол и, глухо рыдая, продолжала говорить:
— Если бы я не была тебе противна, я стала бы жить иначе, я все, все бы сделала для тебя!
Митя судорожно мял фуражку в руках. Дарья вдруг вытерла слезы и с нежной грустью сказала:
— Сядь! ты у меня давно не был!
— Ты сама виновата, — заметил глухим голосом Митя.
— Я виновата? ах! если бы ты знал хоть сколько-нибудь, что вот у меня иногда здесь делается.
Дарья указала на грудь.
— По мне, — продолжала она, — гораздо легче камни ворочать, чем быть натурщицей: лежать в одном положении по два часа; голова одуреет, косточки все болят; холодно — тебя одевают в кисею, жарко — в сукно драпируют. А шуточки насчет моего рябого лица! Господи! чего я не перечувствовала в это время. Подчас я готова бог знает что с собою сделать. Я для тебя одного только решилась быть натурщицей! — с упреком заключила Дарья. -
— Дарья, разве я тебя просил об этом? — с горячностью сказал Митя.
— Ты не просил! Да я не имела другого средства видеть тебя!
— Дарья, уж я тебе сказал раз навсегда, что я не люблю тебя! — решительно произнес Митя.
Дарья забила в ладоши и залилась диким смехом.
— Перестань! — сердито сказал Митя.
— Я не у твоей матери: я у себя дома! — гордо отвечала Дарья.
— Хорошо! но слушай: ни одного слова никому, ни даже мне о моей сестре! не то я!..
Митя остановился и грозно смотрел на Дарью, которая быстро спросила:
— Ну, что ты сделаешь?
— Я уж знаю, — грозно отвечал Митя.
— Ты очень любишь свою сестру? а?
И, делая этот вопрос, Дарья побледнела и, злобно улыбаясь, заглядывала ему в лицо.
— Тебе на что знать?
— Так!.. говорят, что она…
Митя заскрежетал зубами и кинулся к Дарье, которая с какою-то радостью тоже кинулась к нему, как будто готовая принять удар, но Митя вдруг опустил поднятую руку, бросил презрительный взгляд на ошеломленную Дарью и пошел к двери.
— Чтоб нога твоя не была у меня! — твердо сказал он выходя.
Дарья побледнела и кинулась к нему с таким отчаянным криком, что он вздрогнул и быстро повернул к ней голову; но на его бледном лице не было сострадания, он еще грознее и презрительнее произнес:
— Не смей! — и вышел, захлопнув дверь.
Дарья долго оставалась неподвижною на одном месте; потом двинулась в кухню.
— Где он? ушел! а? — как помешанная, спрашивала Дарья старушонок, которые покачивали своими клинообразными подбородками и улыбались.
— Улетел! — прошипела одна и тихо засмеялась; другая начала вторить ей, и вдруг, указывая на Дарью, которая, скрестив руки на груди, стояла в каком-то ужасе с потупленной головой, — закричала:
— Сестрица! что это с ней? а?
Товарка погрозила ей пальцем, схватила кружку и, набрав в рот воды, прыснула Дарье в лицо. Машка захохотала. А Дарья, застонав, упала на пол, и ее начало ломать; она дико кричала и била себя в грудь.
Две старушонки прыгали около нее и что-то нашептывали.
— Сестрица! смотри, чтоб она не умерла! — заметила одна.
Дарья точно вытянулась и лежала без чувств.
— Молчи! уходит! это из нее уходит нечистый… закрой трубу и дверь!
И старушонка, что-то напевая, стала посыпать Дарью какой-то сухой травой, снятой с печи, и нашептывать в нос…
На другой день рано утром Катя и Митя шептались в кухне. Катя,
