он приносил пользу в качестве судебной инстанции, но мало вмешивался в управление. Центральные учреждения ведали отдельными группами населения или родами занятий, губернатор имел в своем распоряжении полицию, которая привлекала в каждом из 18 полицейских участков местных жителей, следивших за состоянием освещения, дорог и мостов, чистотой на улицах, пожарной безопасностью, соблюдением закона и порядка на низовом уровне. В целом же до екатерининских реформ город делился на более чем 150 территориальных единиц (слобод или сотен), внутри которых существовали свои органы управления. Некоторые были официально приписаны к тем или иным приказам, как Ямская слобода или Дворцовая слобода, где селились люди, так или иначе связанные с дворцом. Остальные формально подчинялись губернатору, но фактически имели самоуправление в духе старых общинных традиций, избирая советы старейшин, которые занимались вопросами охраны порядка и общественных работ, сбором податей, выставлением ночной стражи у ворот и печей, починкой городских зданий и дорог, разрешением мелких споров. Как показывает Линдси Мартин, то была близкая к людям, откликавшаяся на их нужды власть, соответствовавшая общинным нормам. При этом у горожан было достаточно инстанций, куда они могли обратиться в случае споров. В московских слободах порядок и стабильность поддерживались даже в отсутствие центральной городской администрации и общегородской идентичности.

При восшествии на престол в 1762 году Екатерина II уже имела собственную концепцию городского управления, заметно отличавшуюся от существующего порядка – головокружительного разнообразия автономных слобод. Устав Благочиния 1768 года предусматривал ужесточение контроля над слободами, и его проведение в жизнь встретило заметное сопротивление, иногда ожесточенное и в некоторых случаях обоснованное. Московские депутаты Уложенной комиссии, к примеру, просили сохранить особый статус и привилегии слобод, приветствуя при этом инициативы, касавшиеся общественных служб, санитарии, строительства. И тем не менее, екатерининские реформы 1780–1790-х годов вместе с социально-экономическими преобразованиями способствовали формированию единого городского пространства. Как мы видели, реформа 1775 года и Жалованная грамота городам 1785 года создали единый класс горожан (подразделявшийся на группы в зависимости от состояния) и предусматривали создание общегородских институтов управления.

С 1770-х годов обитатели московских слобод стали благосклоннее относиться к активизации деятельности и расширению полномочий городских органов власти, ввиду того что за эпидемией 1771–1772 годов последовали и другие преобразования. По итогам реформы 1775 года почти все слободы и сотни, зависевшие от центральных учреждений, были напрямую подчинены городским властям. Кроме того, отток населения и прибытие новопоселенцев разрушало старые структуры и традиции, так что предместья в большей степени зависели от новых городских учреждений. Наконец, новое социально-экономическое законодательство – например, указ 1782 года, разрешавший государственным крестьянам записываться в купечество и приобретать соответствующие привилегии, – улучшало отношение москвичей к городской власти. Практики, связанные со слободской автономией, утрачивались, в сознании людей укоренялась идея единого городского пространства и общегородской идентичности.

Реформы Екатерины II способствовали также складыванию представления о едином городском пространстве Москвы. Главным элементом реконструкции Москвы с целью сделать ее образцовым городом эпохи Просвещения был снос стен, отделявших части города друг от друга. Рвы засыпались, улицы расширялись и мостились, появились планы уничтожения стен Белого города и устройства на их месте бульвара (которые впоследствии реализовывались долго, начиная с царствования Павла I). Александр Мартин говорит о «троякой модернизации»: Москва должна располагать инфраструктурой, присущей современном европейскому городу (улучшение охраны правопорядка, больше школ и больниц, мощеные улицы с освещением); среди ее жителей должны иметься представители европеизированного среднего класса; она должна выглядеть более современной в глазах всего мира. И действительно, к концу столетия Москва догнала европейские столицы в некоторых сферах благоустройства: в 1779 году началось строительство водопровода (законченное в 1804-м), стали устанавливаться в большем количестве фонари, заправлявшиеся конопляным маслом (число их к 1801 году увеличилось с 3500 до 7000). Сооружались каменные здания в неоклассическом стиле, общественные и жилые, усовершенствовалось уличное мощение.

Вероятно, Москва была не настолько многонациональным городом, как Петербург, где проживало много иностранных дипломатов и купцов. В 1790-е годы ее население на 14 % состояло из дворян, духовных лиц и представителей неблагородной элиты, на 15 % – из посадских, на 4 % – из солдат (в Петербурге – на 20 %), на 1 % – из иностранцев, на 65 % – из крестьян и представителей других податных сословий. В XVIII веке Москва являлась крупнейшим торговым центром империи, но кроме того, элита считала ее сердцем России, и это ощущение еще более усилилось с приходом романтизма и формированием национального самосознания в первые десятилетия XIX века. Как указывает Мартин, в Москве проживало намного больше духовенства, чем военных, здесь располагался единственный в России университет (основанный в 1755 году) и печаталось около 40 % от общего числа выходивших в стране книг. С 1756 года издавалась еженедельная газета «Московские новости». Москва также могла гордиться небольшой по численности, но блестящей знатью, строившей роскошные городские дворцы и пригородные дома. Кольцо дворянских усадеб вокруг Москвы могло сравниться с поясом императорских резиденций вокруг Петербурга. У Шереметьевых было как минимум два великолепных имения в предместьях: Кусково с искусственным прудом (см. рис. 13.7), гротом, оранжерей, регулярным садами, неоклассическим деревянным дворцом, отделанным под камень, и Останкино, знаменитое своим крепостным театром. Голицыны возвели в Архангельском дом в палладианском стиле, Салтыковым принадлежало Марфино с особняком классического вида, перестроенным в неоготическом стиле после пожара 1812 года. В XVIII столетии окрестности Москвы были полны подобных жемчужин.

Однако по роскоши ни один город в это время не мог стоять рядом с Петербургом – только из-за присутствия там императорского двора. Новая столица задумывалась как образцовый пример городского планирования («самый умышленный город», как назвал его Достоевский). Основанный в 1703 году, в разгар войны, на шведских землях, он был призван, по мысли Петра, воплощать рациональное, практическое, европейское начало, так необходимое России. Архитектор Ж.-Б. Леблон, которому поручили создать план новой столицы, запроектировал прямые бульвары, упорядоченную сетку улиц в предместьях, типовые каменные дома. Однако за образом четкого, рационального города, который намечали петровские зодчие, скрывался сложный конгломерат, образовавшийся в течение столетия.

К концу XVIII века Петербург был одним из крупнейших городов империи по населению и по площади. В 1750-е годы он занимал 20 квадратных километров, но к 1790-м заметно разросся, поглотив часть предместий. Как отмечает Джордж Монро, протяженность самого города в поперечнике составляла 8 километров, а его территории вместе с пригородами – 26 километров. Его население к 1796 году выросло до 250 тысяч, при этом четверть всех жителей составляли крестьяне. Как и в Москве, они работали на заводах, верфях и в ремесленных мастерских, на стройках и в портах, поступали в услужение или торговали на открытых рынках.