Шрифт:
Закладка:
Совсем грустны были встречи Половцова с комендантом Кронштадта: «Когда я раз выразил желание поехать посмотреть войска республики, он ужаснулся и сказал, что если бы стало известным, что он меня посещает, то его растерзали бы и что он погоны надевает, только входя ко мне в штаб… По сравнению с Кронштадтской республикой значительно более передовым государством оказалась Шлиссельбургская держава. Там было объявлено, что каждая волость, наподобие американского штата, представляет собой самостоятельную единицу, а в Шлиссельбурге будет заседать союзный конгресс»[1499].
Несложно догадаться, что в частях столичного округа готовившееся наступление не встречало позитивного отклика, что открывало новые возможности для военной организации ПК большевиков во главе с Подвойским, Невским и Крыленко. Под ее влиянием уже находились 1-й пулеметный, Московский, 1-й запасной и Павловский полки, все более организованной становилась рабочая гвардия. 1 июня военная организация, полностью поддержанная Петербургским комитетом предложила провести вооруженную демонстрацию к Мариинскому дворцу.
В тот день после трехнедельного отсутствия Керенский вернулся в Петроград, чтобы успеть к открытию главного политического события — Первого съезда рабочих и солдатских депутатов. Именно от съезда военный министр, как и все правительство, ждали санкции на начало наступления на фронте.
Наступления, которого так добивались западные союзники России.
Замена Милюкова на посту министра иностранных дел, из-за чего было сломано столько копий и обрушено первое Временное правительство, не сопровождалась каким-либо изменением внешнеполитического курса. 3 мая было сделано обширное заявление нового министра Терещенко, где назывались два основных — идеалистических — мотива политики России на международной арене: «страстное желание дать справедливый мир всему миру, не обидев ни один народ, не создав после войны ненависти» и «сознание своих связей с демократиями союзников… долга, который эта связь накладывает на нее».
Но по внутриполитическим соображениям Временному правительству было исключительно важно, чтобы западные союзники, во-первых, позитивно отреагировали на изменения в кабинете; во-вторых, проявили солидарность с внешнеполитическим курсом России; в-третьих, скорректировали свои цели войны, выразив поддержку формуле демократического мира без аннексий и контрибуций.
Отношение союзников к смене правительства было скорее негативным. Константин Набоков писал: «Сэр Джордж Бьюкенен в своих донесениях отзывался очень лестно о М. И. Терещенко, — я не мог не замечать, что авторитет и вес его в глазах англичан — английских сановников, которым я делал «представления» от его имени — значительно ниже тех, которыми пользовался в их глазах Милюков»[1500]. Начальник британского Генштаба в начале мая делал вывод о том, что «политика этой страны в настоящий момент в значительной мере находится в руках социалистов, воодушевленных пацифистскими и революционными идеалами. Видимый результат подобной ситуации — настолько сильное повреждение боеспособности армии и флота, что ценность России как союзника существенно понизилась, если не полностью уничтожена…»[1501]
Мнение о растущей несостоятельности российской власти подкреплялось тем обстоятельством, что в Лондоне никак не появлялся посол. «Сазонов был назначен послом еще царем, но его отправку задерживали несколько месяцев, и только благодаря личной просьбе Милюкова он согласился отправиться без дальнейших проволочек. На железнодорожном вокзале ему была вручена записка от Львова, в которой тот просил отложить отъезд из-за отставки Милюкова… Были сделаны три попытки заменить его, но предложенные кандидатуры, барон Александр Мейендорф и князь Григорий Трубецкой, оба — сановники старого режима, которые еще менее могли получить одобрение Петроградского Совета, и М.Н. де Гир, посол в Риме, так и не прибыли занять пост посла». Набоков оставался в Лондоне до прихода к власти большевиков…»
Во Франции проправительственная и правая пресса чуть ли не ежедневно поносила политику Советов и крайне неодобрительно комментировала включение в кабинет социалистов, а также отставку «верных патриотов» Милюкова, Гучкова и Корнилова[1502]. Перемены поддерживали лишь близкие Альберу Тома социалистические круги.
Американцев первое Временное правительство вполне устраивало. Коалиционное правительство, находившееся под крылом Петросовета, в США показалось непредсказуемым, несамостоятельным и к тому же окрашенным в неприемлемый для заокеанской элиты красный цвет. В Вашингтоне на дух не переносили социалистов. Но был и еще один малозаметный из России момент, который вызывал в американском обществе непонимание российских событий. В США привыкли защищать свою собственность, если надо — с оружием в руках. Там совершенно не могли понять, почему бизнесмены, просто состоятельные россияне не оказывали сопротивления экспроприациям их собственности, почему землевладельцы беспрекословно отдавали землю крестьянам, промышленники подчинялись фабзавкомам. Американские дипломаты и политики наблюдали за этим «со смешанными чувствами сострадания и презрения»[1503].
Но на официальной позиции руководства западных союзников перемены в правительстве России внешне мало отразились. «Правительства Антанты, которых прежде всего интересовало участие России в войне, из осторожности воздерживались даже от намеков на свое неодобрение такого поворота событий»[1504], — писал Уорт. Западные политические элиты мысль о признании за Россией права на выход из войны не посещала.
Нота Милюкова и дополнение Терещенко оставались без официального ответа в течение месяца, отрабатывались тексты, которые могли бы хоть как-то устроить главу российского МИДа. «Увы, он получил неудовлетворительные ответы, — писал Милюков. — Он попробовал было их исправить путем переговоров… Англия и Франция кое-что уступали — словесно… Америка не уступила ни слова из ясной антигерманской позиции Вильсона»[1505]. Естественно, ни о каком пересмотре целей войны на Западе даже не думали, но говорить об этом открыто — тоже не могли. Соединенные Штаты, проигнорировав любые пожелания Терещенко, вообще не дали официального ответа. Вместо этого 28 мая было обнародовано многословное послание Вильсона, просто подтвердившее справедливый характер войны: «Мы сражаемся за свободу, за самоуправление и независимое развитие всех народов».
