– Но почему тогда троих парней, с которыми он распространял какие–то клеветнические бумажки, заслали в Сибирь, а Зерцалов вышел сухим из воды? Знаете?

– Откуда мне это знать…

– То–то и оно, – злорадно проговорил Костылсв, тряся бородкой. – Продал он своих дружков с потрохами.

– Вы это точно знаете?

– Факт! – Бывший капитан зачем–то огляделся и негромко сказал: – Понимаете, с человеком, кто вел их дело, я не то чтобы в приятелях, но, в общем, знаком… Ребят тех давно уже реабилитировали, сам он ушел из органов. Недавно мы сидели, немного приняли. Я и спросил насчет Зерцалова. Тот прямо сказал: когда их зацапали, посадили в кутузку, то на первом же допросе этот Стасик и поплыл. Наложил полные штаны и всех выдал с головой. А сам стал только свидетелем. Они – обвиняемыми. Поняли? И дал подписочку помогать нашим органам, информировать их, кто с кем и о чем… Понятно? Стукач, одним словом.

– Так это или нет, оставим на совести вашего знакомого, – Жур не хотел окунаться в эту тему. – Припомните, пожалуйста, историю с его увольнением.

– А что вспоминать – словно как вчера было. – Костылев открыл шкаф и зачем–то стал рыться среди каких–то бумаг. – Понимаете, мы готовились идти в круиз вокруг Европы. Проводили профилактический ремонт, чистили, драили, наводили лоск. Главный механик обычно в это время находится на судне. Двадцать шестого июля Зерцалов попросился на берег. К приятелю, говорит, надо съездить на дачу, пустить водяной насос для всяких там бытовых нужд. А завтра, мол, буду как штык… Отказывать не было причин. До отплытия десять дней. У него все шло путем… Двадцать седьмого нет, на следующий день тоже. Позвонил домой его жене, Регине Власовне. Она удивилась, думала что муж на «Красном пролетарии». Ни о какой даче и слыхом не слыхивала… Ну, помчалась туда. Звонит мне в ужасном состоянии. Оказывается, двадцать седьмого утром Зерцалов пошел на электричку и после этого – как сквозь землю провалился. Мы, конечно, всполошились. Милиция – на ушах. Регина Власовна вне себя от горя. За несколько дней в щепку превратилась… И вот седьмого августа, в день нашего отплытия, Зерцалов заявляется как ни в чем не бывало. Я, конечно, набросился на него: где пропадал? У того глаза на лоб: вы же, мол, сами отпустили. Обещал быть на следующий день – вот и явился… Я говорю: ты что, с ума спятил? Десять дней тебя не было!… Он дуриком прикидывается: какие–такие десять дней? Я сую ему под нос газету. Он как–то странно посмотрел на меня и говорит: у них, выходит, совсем по–другому течет время. Я думал, мы летали всего десять минут… Куда летали, кто они? Он отвечает: в космос, с инопланетянами…

Костылев замолчал и, переложив кипу газет и бумаг на стол, продолжил свои поиски.

– И что дальше? – нетерпеливо спросил Жур.

– Ладно, думаю, хрен с ним, с космосом, дурочку валяешь, а тут вот–вот выходить, и дел еще по горло. С ним решил потом разобраться. Спросил только, где его вещи. Через четыре часа ведь отчаливать… Среди пассажиров было много начальства, и местного, и из Москвы. Организовали оркестр… Зерцалов смеется: как отчалим, так и причалим… Плюнул я на него и больше не стал разговаривать… Вышли мы в море, а на следующее утро напоролись на банку, винты погнули. Пришлось возвращаться. Позор… Что меня взбесило – Зерцалов еще и подначивает: мол, говорил, что вернемся? Пошел я к начальству и поставил ультиматум: или он или я на судне. Попросили составить докладную. Ну, я и накатал рапорт на него и отдельно на штурмана.

– А штурман тут при чем?

– Голову даю наотрез, что они сговорились. Я знал, они до этого на пару крутили амуры с девчонками. Думаю, подцепили очередных краль, вот и сорвали своевременное отплытие. Две недели заменяли нам винт и гребной вал. Ушли потом уже без Зерцалова…

– И без штурмана?

– Он отделался выговором и денежным начетом. Это был мой последний рейс. Вернулись – тут же меня отправили на пенсию. Зерцалов отомстил. С помощью своего тестя. И чтобы вовсе выставить меня на посмешище и оправдаться, он стал писать жалобы в министерство, в обком, в ЦК партии, депутатам, Генеральному прокурору и даже в ООН, доказывая, что он уволен незаконно, так как в космос летал не по своей инициативе. Скажите, нормальный человек станет подобный бред по всему свету рассылать и у людей время отнимать. Слава Богу, в нашем обкоме один умный секретарь нашелся – взял да и поручил врачам–психиатрам заинтересоваться Зерцаловым. Те начали с ним беседовать, а он и их за дураков считает, твердит одно и то же – летал, мол, в космос. Ну те сразу сообразили, с кем дело имеют. Доложили куда надо и кому надо. Только после этого Зерцалова и забрали в дурдом…

– Куда? – решил уточнить Жур.

– В психиатрическую больницу.

– Что, Зерцалов лечился в этой больнице?

– А вы не знали? Года полтора, не меньше. Но, видать, не долечили. Когда выписали его оттуда, он, чудак, опять за свое. И что удивительно, нашлись люди, которые поверили в его бредовые фантазии. – Дмитрий Данилович отыскал в столе пожелтевший от времени номер газеты «Новобалтийская правда». – Вот, читайте…

Статья называлась «В гостях у братьев по разуму?…»

«С героем моего очерка, бывшим главным механиком теплохода «Красный пролетарий» С. А. Зерцаловым я встретился через два года после необычного приключения, случившегося с ним, – писал корреспондент газеты В. Чипайтис. – Лет сорока пяти, уравновешенный, с умным волевым лицом, проницательными глазами, Станислав Аскольдович производил впечатление человека, не склонного к нелепым фантазиям. Вниманию читателя предлагаю его рассказ в незначительной литературной обработке:

«Двадцать седьмого июля 1984 года я вышел из дачного поселка «Золотые дюны» и направился через лес к ближайшей станции электрички. Было без четверти девять утра. Дойдя до поляны, я вдруг увидел бочкообразное сооружение серебристого цвета, высотой около четырех и диаметром чуть больше двух метров. Вокруг нижней части «бочки» переливалось кольцо синего цвета. При моем появлении откинулась дверца–трап, и на землю сошли два существа ростом около полутора метров. Лица их были бледные, волосы отливали платиной, большие глаза – изумрудного цвета. Головы непропорционально большие, руки длинные, как у человекообразных обезьян. Вместо носа – небольшая выпуклость, вместо ушей – чуть заметные впадины, а рот – маленькое отверстие. На них были плотно