Шрифт:
Закладка:
На старом кладбище встречаем надгробные памятники следующих еще лиц, известных в истории: Адама Адамов. фон дер Вейде, одного из храбрейших генералов Петра I. Вейде был почти неразлучным спутником царя в его походах против шведов. Петр Великий почтил погребение Вейде своим присутствием; затем имена двух известных в истории грозного «слово и дело» графа Андр. Иван. Ушакова, генерал-аншефа, и не менее его известного нашим дедам Степ. Ив. Шешковского, прослужившего отечеству 56 лет и умершего в 1794 году в чине тайного советника. Много в лавре лежит министров, фельдмаршалов: граф Милорадович, адмирал Сенявин, Рикорд, граф Сперанский, Блудов.
Много на кладбище также встречается памятников, явно обнаруживающих невежество и малограмотность поставивших их; большая часть принадлежит умершему купечеству. Вот одна из эпитафий: «Здесь лежит, любезные мои дети, мать ваша, которая на память вам оставила последнее сие завещание: живите дружелюбно… притом помните и то, что Ириной звали ее, в супружестве была за петербургским купцом Васильем Крапивиным 19 лет и 44 года, 10 месяцев и 16 дней; к несказанной моей и вашей печали, разлучилась с вами, оставя мир с вами и благословение»; или другая: «Под сим камнем, воздвигнутым петербургским 2-й гильдии купцом Ник. Ив. Похотиным, погребено тело его, проведшего жизнь в Петербурге безмятежно 42 года собственными трудами и без покрова мнимых приятелей во славу же Божию и трудов своих» и т. д.
В числе эпитафий, невольно вызывающих улыбку, находим следующие: «Пров Константинович, князь Волосский, граф Австрийский, происходивший от рода греческого императора Иоанна Кантакузина, который царствовал в 1198 году (sic), и праправнук бывшего в Валахии господарем 1619 года Сербана Константиновича Кантакузина, родившегося в Трантавании (sic) от Погоны Михайловны, урожденной княгини Кантакузиной в августе месяце, пребывший в службе при российском императорском дворе пажем и имевший наследственное право на орден Константиновича Св. Велик. и победоносца Георгия, умер 4 м. 1787 года в цвете молодых своих лет. От роду имел 16 л. 8 мес.»; или: «Попов, Алекс. Сем., камер-фурьер подполковничьего чина, камердинер Екатерины II:
Царице Росских стран сей ревностно служил
И милости ея по смерть свою носил.
Днесь Вышнему Царю на службу преселился;
Но чтобы милостив к нему сей Царь явился,
Усердную мольбу, читатель, ты пролей,
И о жене его и дщери пожалей.
Когда родитель был ее уже во гробе,
Во матерней тогда была она утробе.
В дни сетования произойдя на свет,
Отцова вида зрит единый сей предмет;
С скорбящей матерью она по нем рыдает,
А мрамор сей печаль сердец их представляет».
На могиле генерал-майорши Екатерины Алексеевой, умершей в 1804 году, читаем:
От горестей отшедшая к покою
Сокрыта здесь под мраморной доскою.
Любя истину и добродетель,
Воздвиг сей монумент ее невинности свидетель.
Над могилой иерея Андрея, мужа отменного благонравия и примерного жития, красуется следующая эпитафия:
Под камнем сим лежит тот пастырь и отец,
Кой двадцать девять лет словесных пас овец;
Пучину жития толь свято преплывал,
Что кормчим всяк его себе иметь желал.
На одной могиле отца находим лаконическую надпись сына: «Кого родил, тот сей и соорудил». Весьма загадочны надписи на могилах трех жен подполковника Деласкари[283], похоронившего их в течение девяти месяцев: первая жена Деласкари умерла 16 августа 1772 года, а последняя – 29 апреля 1773 года. Читая их, можно смело подумать, что Деласкари был опереточный герой Рауль Синяя Борода. Самый роскошный памятник в Невской лавре был некогда Демидова: в огромной мраморной нише колоссальное и хорошо исполненное распятие итальянской работы. Теперь этот памятник запродан и привезен в другое место. Замечательны еще обелиск адмиралу Ханыкову, памятник графу Завадовскому, где гений жизни угашает светильник свой; мраморные гробницы Измайлова, графини Салтыковой, Чичерина, с простой, но прекрасной фигурой возрождающегося феникса; Охотникова, Муравьева, прелестный мавзолей Яковлевой с гнездом, в котором семь голубков просят пищи и печальный голубь сидит на ветке; ионический храм над гробом графини Потемкиной – работы Крылова, с превосходными барельефами, изображающими разлуку матери с детьми и христианскую покорность добродетельной женщины: доверчиво опираясь левой рукой на символ спасения, она спокойно предается Вере, против нее стоящей (произведение известного ваятеля Мартоса). Памятник Турчанинова, вылитый из чугуна, и огромный саркофаг Кусова, кубическая масса чудесного гранита, на котором черный мраморный пьедестал поддерживает гробницу с крестом; по углам бронзовые канделябры. Памятник этот обошелся в 60 000 рублей.
На новом Лазаревском кладбище лежит прах известного схимонаха Александро-Невской лавры Алексия; с этим схимонахом беседовал в келье император Александр I перед своим отъездом в Таганрог. Вот рассказ об этом посещении[284]. Император был у него вместе с митрополитом Серафимом. При входе государя Алексий, пав пред распятием, пропел тропарь «Спаси, Господи» и в то же время, обратясь к высокому гостю, сказал: «Государь, молись!» Государь положил три поклона. Схимник, взяв крест, прочел отпуск и осенил императора. После этого монарх сел с митрополитом на скамью и, посадив схимника, вполголоса разговаривал с митрополитом и, между прочим, сказал: «Все ли здесь имущество его? Где он спит? Я не вижу постели его?» – «Спит он, – отвечал митрополит, – на том же полу, пред сим самым распятием, пред которым и молится». Схимник, вслушавшись в эти слова, встал и сказал: «Нет, государь, и у меня есть постель. Пойдем, я покажу тебе ее». С этими словами он повел императора за перегородку в своей келье. Здесь на столе стоял черный гроб, покрытый черным покрывалом, в гробу лежала схима[285], свечи, ладан и все принадлежащее к погребению. «Смотри, – сказал схимник, – вот постель моя, и не моя только, а постель всех нас. В ней все мы, государь, ляжем и будем спать долго»; государь несколько времени стоял в размышлении. Когда государь отошел от гроба, то схимник обратился к нему со следующими словами: «Государь, я человек старый и много видел на свете: благоволи выслушать слова мои. До великой чумы в Москве нравы были чище, народ набожнее, но после чумы нравы испортились; в 1812 году наступило время исправления и набожности, но по окончании войны сей нравы еще более испортились. Ты – государь наш
