– А вы не боитесь, что Фарелл действительно не станет молчать? – спросил он, уже не колеблясь, как поступить, но расчетливо стараясь выиграть время.

Всего несколько мгновений!

– Вот уж это не ваша забота, милорд, – равнодушно бросила Беатрис. – Если наш дорогой Итлийский Кот распустит язык, найдется, кому его укоротить. Вам следует беспокоиться не о нем. Так мы договорились?

«Фарелла она уже приговорила, – отметил Грегор. – И его чудесное спасение считает чем-то вроде досадной промашки. Которую исправит, как только представится возможность. Что ж, ему я тоже должен, кстати».

– Да, ваше величество, – бесстрастно сказал он вслух и не удержался: – Это очень великодушно с вашей стороны.

– Больше, чем вы думаете, милорд, – прошипела Беатрис, невольно показав из-под маски насмешливой любезности истинный змеиный нрав. – Гораздо больше! А теперь…

Она взглядом указала на дверь, и Грегор поклонился. Отступил, не поворачиваясь, тщательно соблюдая правила этикета. О да, при дворе можно быть кем угодно! Развратником, убийцей, предателем… Но этикет изволь соблюдать! Один шаг, второй, третий… Позади не скрипнула дверь – кто бы ей позволил скрипеть в королевских покоях, только чуть потянуло прохладой, и прошелестело платье фрейлины, а потом она возникла рядом бесшумно, словно призрак. Изящно склоненная белокурая головка, скромно опущенный взор. И никакой магии, разумеется. Обычная профанка благородного происхождения, миленькая, но какая-то бесцветная…

– Корделия, проводите милорда.

«И даже это удачно, – удовлетворенно подумал Грегор. – Девица сможет подтвердить, что не видела ничего подозрительного. Магия – это ведь заклятия, ритуалы, артефакты. То, что можно увидеть и услышать! Но у богов есть пасынки, а есть – любимые дети, которым всегда позволено больше. Например, проклинать одним лишь намерением».

У самой двери он снова посмотрел на Беатрис. Долго, внимательно. И мягко сказал, поймав взгляд мгновенно расширившихся черных глаз:

– Желаю вам скорейшего выздоровления, ваше величество. Невозможно представить королевский двор Дорвенанта без вашей красоты. Надеюсь, все несчастья остались в прошлом.

«В прошлом… – загудело в висках, срываясь в полет, проклятие. И в тот миг, когда его незримая черная тень накрыла Беатрис, впиталась в ее кожу, волосы, глаза и губы, Грегора передернуло от острой вспышки наслаждения, почти любовного, только сильнее, острее и до боли ярче. – Несчастья… в прошлом… несчастья…»

«Это ничего не значит! – сказал он себе. – Конечно, я рад. Потому что больше она никому и никогда не причинит вреда! И в этом чувстве нет ничего постыдного, я же знаю, что прав. Это как раздавить ядовитую гадину, что уже бросилась, промахнулась и готовится к новому укусу! Это… правильно!»

Он глубоко вдохнул, пережидая короткий экстаз освобождения от гнева, и медленно выдохнул. Претемная, какое блаженство! Как долго он нес груз ненависти, отвращения, презрения к этой женщине! И какое счастье – стать наконец орудием справедливости! Даже головная боль прошла.

– Б-благодарю, м-милорд… – ответила Беатрис, не отрывая от него слепой остановившийся взор.

И тут же опомнилась, вздрогнула и даже улыбнулась, ничего не понимая, растерянной, почти детской улыбкой, так не похожей на ее обычную усмешку – прекрасную и острую, как хорошо заточенная рапира.

В последний раз поклонившись, Грегор вышел. Кивнул в приемной секретарю, которого явно мучило любопытство, но расспрашивать Архимага тот, разумеется, не посмел.

«Видишь, дед, я помню твои уроки, – устало подумал он, спускаясь по ступеням главной дворцовой лестницы. – Я знаю, как наложить проклятие столь тонкое, чтобы не потревожить защитных плетений. Помню и то, что достойный человек не позволяет себе поддаться безрассудному гневу, его решения продиктованы принципами чести. Но если решение принято, его следует исполнять любой ценой, не дав себя остановить ни страху, ни ложному милосердию. Заслужила ли она смерть? О да! Покушение на жизнь благородной леди, к тому же беременной наследником рода! Королю пришлось бы либо казнить ее, вызвав ненависть Риккарди, либо нарушить один из величайших законов Дорвенанта. Я действительно оказал ему услугу. Эта женщина недостойна носить корону и титул супруги Дорвенна! Клянусь честью, если бы не было другого выхода, я бы убил ее открыто и пошел за это на плаху. Впрочем, и сейчас еще могу пойти, если кто-то распознает проклятие. Но вряд ли. Оно старое, такое старое, что уже почти забыто и сохранилось только в паре гримуаров, недоступных кому попало. И хорошо, пожалуй, что недоступных. В этот раз оно послужило справедливости, но если попадет в чужие руки… «Тень прошлого» – так его называл дед. Оно же «Кошмар наяву». Никаких видимых следов, и жертва даже не может позвать на помощь, ничего не понимая. Просто ее худшие воспоминания оживают и кажутся явью. Бесконечной, невыносимой, беспощадной явью, от которой нет спасения, кроме безумия, а затем скорой смерти. Дед говорил, что это проклятие «рассвета и заката». Если его наложить днем, жертва не доживет до ночи, и наоборот. Что ж, посмотрим…»

Отблеск уже испытанного удовлетворения снова коснулся его, но в этот раз Грегор его решительно отверг. Наслаждаться убийством? Недостойно мага и дворянина. Он всего лишь совершил то, что должно, защищая свою любовь и семью!

* * *

«Отвратительный день, – устало подумал Аластор, выходя из лазарета. – Впрочем, какой он еще должен быть? Утром этот неприятный разговор с Беа, от которого до сих пор на душе осадок, потом несчастье с Лучано, и хоть бы на этом вся дрянь, которую решили вывалить нам на головы Семеро Благих и Баргот, закончилась. Ну сколько можно, а? Давно у меня не было такой паршивой недели… Да со времен Разлома, пожалуй!»

– Ваше величество! – Взволнованный секретарь, которому по должности полагалось находиться в приемной королевского кабинета, выскочил из-за угла, и Аластор на ходу развернулся к нему.

– Ну, что еще?!

– Новая мануфактура в северных предместьях, – доложил секретарь, преданно и виновато глядя в глаза. – Ночью случился пожар в недостроенных цехах, его удалось потушить, но огонь перекинулся на склад древесины, и тот выгорел дотла. Простите, ваше величество, вы велели сообщать обо всем, что касается мануфактур!

– Велел, – мрачно кивнул Аластор. – Причину пожара установили?

Ну да, верно, день еще не закончился!

– Еще нет, ваше величество. Его светлость канцлер отправил туда своих людей, но они пока не вернулись. Изволите что-нибудь приказать?

«Ага, изволю, – очень хотелось сказать Аластору. – Найдите того, кто отвечает за эту дрянь, и дайте мне секиру… Эх, и почему все нельзя решить так легко и просто?»

– Поезжайте в особняк моих родителей, – сказал он вместо этого вслух. – Я уехал оттуда в спешке, передайте им мои извинения и объясните случившееся нездоровьем лорда Фарелла. Что касается их высочеств Алиеноры и Береники… – Он задумался, стоит ли возвращать девочек во дворец прямо сейчас. Беатрис явно плохо себя чувствует, неизвестно, что она может наговорить дочерям в таком… странном расположении духа. Сначала нужно поговорить с ее целителями и… Дунканом, пожалуй. Да, именно с ним! – Они могут остаться в гостях до завтра. Только возьмите дюжину человек охраны для их высочеств и передайте милорду Себастьяну, что я прошу прощения за доставленные неудобства. А завтра я лично приеду в особняк. И… после этого можете быть свободны. Сегодня я больше не намерен заниматься делами.