всегда стараюсь казаться веселым, чтобы подбодрить моих пациентов. Я говорю им о смерти как об избавлении от болезни, если они искренне обратятся в веру. Многие ждут приближения своего последнего часа с покорностью, иные — с радостью, и в этом году я наблюдал, как около ста человек умирало в наилучшем расположении духа».

Подготовка людей к смерти было смыслом его миссии и его проповедничества.

Ничего другого и не оставалось: лечение невозможно и бесполезно, только смерть была неизбежной. Настолько неизбежной, что гавайское правительство почти приняло решение объявить всех ссыльных Молокая «юридически умершими».

Педагогический путь, который повсюду, в любом другом христианском обществе, был столь очевиден («научить хорошо жить, чтобы научить хорошо умереть»), в Молокае был уже невозможен. Следовало перевернуть смысловой порядок: научить хорошо умереть, чтобы они могли обрести смысл и достоинство (и даже «радость») в кажущейся жизни, которая еще тлела в этих лоскутках существования, так похожих на лоскутки их собственного тела.

Если во всем мире смерть была последним актом драмы человеческого существования, к которому подходили после долгой подготовки многочисленных жизненных перипетий, то в Молокае смерть была не завершением, а фоном жизни. Психологически она была просто «прологом», от которого зависело все остальное.

И отец Дамиан знал, что эта смерть касалась также и его. Он не был и не хотел быть простым зрителем.

Итак, он начал сопровождать смерть траурными церемониями, чтобы придать ей человеческое достоинство. Если представить, что до его приезда трупы оставляли на улице, и они шли на корм свиньям, то можно понять достоинство того, кто принимается за сооружение кладбища.

«Белая изгородь, большой крест, освященная земля…» Это кажется почти невероятным, но чувство достоинства, вызванное этим простым фактом (никто больше не хотел умирать по-скотски) было так сильно, что газета гавайских протестантов выразила протест против такой инициативы, которая, как они писали, позволяла отцу Дамиану увеличивать число обращенных в католическую веру (вести об этом распространялись с чрезвычайной быстротой, поскольку на карту была поставлена сектантская спесь)!

«Папский проповедник, — написано буквально так, — заметил, что трупы — это человеческая проблема, поскольку они были брошены на съедение свиньям. Думая лишь о том, чтобы обратить людей в свою религию, он заказал в Гонолулу лес для изгороди. Материал прибыл, и ограда была построена… Это западня для ловли дичи, которая пошла не той дорогой: вот что означает это кладбище!»

Как видно, есть разные виды проказы: самый худший — религиозная ненависть. Заметим, что это не было «кладбище для одних только католиков», что могло бы вызвать обращение в католическую веру. Это было кладбище для всех, однако, несомненно, что люди в конце концов вверяли и свои души тому, кто с такой любовью заботился об их телах.

Протестанты тоже много заботились о больных, собирая и распределяя подаяния, ходатайствуя о законодательных и культурных акциях в их пользу. Но никто из них не осмелился поехать жить среди прокаженных, пока был жив отец Дамиан. При этом они оправдывались железными предписаниями Ветхого Завета, а пасторы говорили, что не могут жить среди прокаженных, поскольку у них жены и дети. Однако соглашаться с этим означало подчеркивать смысл и значение целибата католических священников, а это было еще хуже.

Ревнивое чувство к кладбищу объяснялось комплексом вины, и впоследствии появятся еще худшие доказательства этого.

Продолжение этой истории покажет, почему нельзя обходить молчанием эти трудные вопросы (как это пытались сделать) ради нынешних «экуменических чувств».

Кроме кладбища, отец Дамиан основал также «Похоронное Братство», которое заботилось о подготовке деревянных гробов и о сопровождении покойного на кладбище с молитвами под звуки музыки и бой барабанов. Члены Братства были одеты в весьма достойные платья.

Призрак средневековья? — Может быть! Но подобные церемонии повторялись минимум три раза в неделю, и выбирать приходилось между паралитургическим ритуалом и непристойной деловитостью средневековых сборщиков трупов, подбиравших тела умерших во время эпидемии чумы, примерно в те же годы об этом писал Манцони.

«В Калавао, — пишет биограф, — это был, может быть, единственный способ заключить соглашение между жизнью и смертью. Лишь соблюдение ритуала и авторитет «Похоронного Братства», лишь таинства, освящавшие смерть, удерживали это хрупкое общество от жестокого кошмара». Отец Дамиан решил построить кладбище рядом с своим домом, оставив для себя место возле большого креста.

Он писал:

«Недавно я не сдержался и немного рассердился, потому что ктото начал рыть яму рядом с большим крестом именно на том месте, которое я уже давно облюбовал для себя! Только проявив упорство, мне удалось освободить свое место. Поскольку кладбище, церковь и дом священника расположены на одном участке, я являюсь единственным ночным сторожем в этом прекрасном саду мертвых, моих духовных детей, и я люблю приходить сюда молиться, размышляя о вечном счастье, которым многие из них уже наслаждаются, а также о вечном несчастье тех, кто не пожелал ничему повиноваться… Клянусь тебе, брат мой, что кладбище и постель умирающего — это самые прекрасные книги для медитации, которыми я владею, и чтобы питать мое тело, и чтобы подготовить катехизис».

Как странно звучит выражение: «книга для медитации, чтобы питать мое тело!» Возможно, отец Дамиан хотел этим сказать, что от этой молитвы зависело также и его сопротивление недугу?

К 1830 году, после семи лет пребывания в Молокае, все прокаженные, которых он застал по прибытии туда, умерли, и колония была заселена заново.

Вслед за погребальными службами на остров пришли таинства, бросавшие якорь жизни. Самым большим праздником на острове был праздник Тела Христова. Торжественная процессия проходила по всем улицам лепрозория и была столь внушительной, что не оставляла равнодушными даже протестантов, которые обычно повсюду пытались этому препятствовать, презирая подобные шествия как идолопоклонство. В Молокае же и они обнажали головы, а в 1874 году после одной такой процессии отец Дамиан ввел даже практику «Adorazione perpetua» («Непрерывного поклонения»): нелегко было соблюдать все смены и расписания днем и ночью, но если «преклоняющийся» не мог занять свое место в церкви, он преклонял колени, молясь на своей койке.

Что было особенно трогательным во время священных церемоний, так это хор. Гавайцы обладают ярко выраженной музыкальностью; но это было уникальным зрелищем — «Реквием» Моцарта исполнялся, даже если пианисту приходилось играть куском дерева, привязанного к руке и даже если хору приходилось часто менять певчих, у которых болезнь подступала к горлу.

Когда гавайская принцесса Лилиуокалани прибыла с визитом в Молокай, она плакала, слушая это нежное и прекрасное пение в исполнении хора несчастных. А они, огорченные, прервали пение, решив, что она плачет от ужаса.

Случайный посетитель