декабря 1850 года в Дрездене, но уже 30 мая «высокий союзный сейм» заседал снова во Франкфурте-на-Майне и в полном комплекте. Первым делом его был роспуск германского флота – поспешного, но не бесславного создания революционного периода. Суда были проданы с торгов 28 августа 1852 года. В том же году сейм объявил гессенскую конституцию 1831 года несогласной с законами Союза и утвердил новую, дарованную курфюрстом своим подданным. Шлезвиг-голштинский вопрос был решен конференцией, в которой приняли участие Англия, Австрия, Франция, Россия и Швеция. В общем своем заявлении, Лондонском протоколе от 8 мая 1852 года, под которым подписался и прусский посол, кавалер фон Бунзен, знаменитый ученый и честный патриот, но все знание и патриотизм которого пропадали при слабом правительстве, эти державы признавали тот порядок престолонаследия в герцогствах, который был изложен в «открытом письме» 8 июля 1846 года, – следовательно, принцип нераздельности датской монархии. Здесь, как и везде, победа оставалась за Австрией. Подобно Шлезвигу, прусские провинции, Познань и Пруссия, выступили из Союза, и все возвращалось к прежнему порядку вещей. Одного только не добился Шверценберг: вступления всей Австрийской империи в Германский союз. Сама чудовищность такого требования была причиной его неудачи; Россия, Англия, Франция никогда не допустили бы даже попытки к его осуществлению. Словом, к этой идее можно было применить известное изречение поэта: «Не будь она так чертовски умна, ее можно было бы назвать глупой». Наглое домогательство Австрии, оскорблявшее национальное чувство и стремления немцев, было, однако, принято Германией очень спокойно: нация пережила уже столько позора и столько переносила его ежедневно; она простилась с германским единством и, вместо свободы, пользовалась повсюду мелочным, полным ненависти и мести, полицейским управлением; одним унижением больше или меньше – уже не было столь важно.

Французский переворот

Реакция чувствовала себя спокойной, и слуги ее старались оградить себя, удваивая насилия, в возмездие за вынесенный ими в 1848 году страх и оказанную ими при этом трусость. Их успокаивало и происходившее во Франции, где революция окончила свой круг и завершилась возникновением нового трона, нового своеобразного деспотизма.

2. Франция

Республика и временное правительство

Учреждение республики было во Франции чем-то неожиданным для всех, даже для самих созидателей ее. Временное правительство, заседавшее в ратуше, с трудом отвоевывало себе необходимейшее время и спокойствие, будучи осаждаемо народными толпами, которые вторгались в ратушу, одна за другой, чтобы изрекать всякие вообразимые и невообразимые нелепости, приправленные обычными в таких случаях словоизвержениями. Надо поставить в заслугу Ламартину то, что он, обладая тоже неиссякаемым запасом красноречия, умел придерживать и выпроваживать этих непрошеных посетителей.

Групповой портрет с членами Временного правительства Французской Республики. Франсуа Гренье, Франсуа Луи Каттье, 1848 г.

Признание новой республики, о которой возвещал Ламартин своим, тоже очень красноречивым, циркуляром, с заверением о том, что Франция не намерена нарушать каких-либо территориальных отношений, не встретило никаких затруднений ни со стороны европейских правительств, ни в самой стране, судьбы которой порешила очень своеобразная аристократия: та часть парижского населения, которая владела улицей. Оба королевских принца, герцог Омальский и принц Жуанвильский, командовавшие в это время армией и флотом в Алжире, не сделали никаких попыток к отмене порешенного в Париже; они удалились в изгнание вслед за прочими членами королевской семьи. Спокойствие было водворено; пришлось сделать только одну опасную уступку тем, которые остались без хлеба, при застое промышленности, вследствие февральских событий, и считали себя за настоящий народ, le peuple, в исключительном смысле слова. Для умиротворения этой толпы было возвещено право на труд и приступление к устройству так называемых национальных мастерских, в которых стали толпиться тотчас же до 80–100 и более тысяч народа. В этих мастерских производились большей частью работы бесцельные, потому что полезные работы не могут импровизироваться таким образом; но поденная плата все же выдавалась. Для развлечения тут же устроился род рабочего парламента, под председательством того же доктринера Луи Блана, измыслившего эти мастерские и право на труд. Но будущий государственный строй Франции должен был решиться ею самой, и потому на 27 апреля были назначены выборы в национальное собрание, которому предстояло заняться выработкой конституции для страны. Выборный закон или порядок был установлен на весьма «свободных началах», как и следовало ожидать: по одному депутату на каждые 40 000 жителей; избирателем мог быть каждый, достигший 21 года; избираемым – каждый не моложе 25 лет; дальнейших ограничений не было. Национальное собрание вступило в силу 4 мая; временное правительство сдало свой отчет; было учреждено новое правительство или «Исполнительная комиссия» в составе пяти членов, которыми были: Араго, Гарнье-Пажэ, Мари, Ламартин, Ледрю-Ролен – все умеренные республиканцы, за исключением последнего, имевшего некоторые, впрочем, безобидные, якобинские замашки. 15 мая вновь установленному порядку пришлось выдержать испытание: социалисты внесли запрос о том, что они называли польским вопросом, собрали под этим предлогом толпы своих сторонников, вторглись с ними в зал заседаний, что доставило им на несколько часов возможность издать тоже несколько доброжелательных декретов, обложить богачей миллиардным налогом и назначить временное правительство, которое и отправилось в ратушу. Мобили и национальная гвардия, собранные наскоро, прекратили эту передрягу.

Рабочие мастерские и июньские дни

Но опасность должна была возобновиться и в более грозных размерах. Национальные мастерские привлекали к себе до 117 000 человек, из которых иные работали, другие почти не работали, а третьи и совсем тунеядствовали, но все, безразлично, получали по 2 франка поденной платы и находили прекрасную возможность организоваться в партию, которая, по мнению их демагогов, и представляла собой именно «народ». Намерение национального собрания уничтожить эти дома, поглощавшие миллионы и служившие только к общественному вреду, было известно рабочим, и они решили предупредить этот удар. В течение трех страшных дней, 24, 25 и 26 июня, длилась на парижских улицах эта июньская резня, в которой боролись сторонники порядка с охлократией. Национальное собрание облекло военного министра, генерала Евгения Кавэньяка, диктаторской властью, которой он энергично воспользовался. На третий день, после того как было убито 7 генералов и вообще до 5000 человек с обеих сторон, восстание было подавлено – самое кровопролитнейшее из всех на этой почве, привычной к кровопролитиям… Кавэньяк остался главой исполнительной власти; в Париже было объявлено осадное положение.

Эта бойня не придала республике большую популярность в столице; не пользовалась она популярностью и в провинции, особенно между сельским населением, потому что республиканское правительство было вынуждено повысить налоги на 45 %, вследствие своих финансовых затруднений. Ближайшие выборы