[Немало храбрых до Агамемнона

На свете жило, но, не оплаканы,

Они томятся в вечном мраке —

Вещего не дал им рок поэта.]

Великие люди куда более обязаны ученым, нежели ученые — им; но ученые недооценивают себя, как недооценивают их и великие люди, препятствующие их возвышению. Будь они даже всесторонне образованными и обладай всеми познаниями в мире, они все равно принуждены хранить это в себе, «сносить пренебрежение и голод, если не согласны покорствовать», как справедливо полагает Бюде; «какое множество прекрасных талантов, сколько свидетельств расцвета гуманитарных наук, сколько достижений, пребывающих в унизительном рабстве у невежественных повелителей и живущих в обстановке оскорбительного низкопоклонства, уподобляемых гнусным прихлебателям»[2006], qui tanquam mures alienum panem comedunt{1564} [которые, как мыши, поедают чужой хлеб]. Ведь, сказать по правде, великий астролог Гвидо Бонато{1565} точно предвидел, что искусства, о коих идет речь, никогда не будут прибыльными, sed esurientes et familicae, а породят лишь алчущих и жаждущих.

Dat Galenus opes, dat Justinianus honores,

Sed genus et species cogitur ire pedes[2007].

Юрист с мошной и лекарь — все верхом,

А муж ученый, знай себе, пешком.

Нищета — единственное наследство Муз, и, как учит нас божественная поэзия, когда все дочери Юпитера были выданы замуж за богов, одни только Музы остались одинокими, и все искатели руки покинули Геликон{1566}, а все, я полагаю, потому, что они были бесприданницы.

Calliope longum coelebs cur vixit in oevum?

Nempe nihil dotis, quod numeraret, erat.

Почто так долго в девках Каллиопа{1567}

Сидела? Да не было приданого у ней.

И с той поры приверженцы Муз всегда бедны, заброшены и предоставлены самим себе, притом до такой степени, что, как доказывает Петроний, вы непременно узнаете их по одежде. «Там, — говорит он, — я познакомился с одним малым, не очень-то нарядным с виду, так что я по одному этому мог догадаться, что он из ученых мужей, которых люди богатые обычно терпеть не могут. Я осведомился, кто он; он ответил — поэт. Я снова осведомился, отчего же он так обносился, на что он ответствовал, что избранный им род учености никогда не приносит человеку богатства»[2008].

Qui pelago credit, magno se foenore tollit,

Qui pugnas et rostra petit, proecingitur auro:

Vilis adulator picto jacet ebrius ostro,

Sola pruinosis horret facundia pannis[2009].

Велик барыш купца, что морем ходит,

Солдат весь позолотою сверкает,

Словами пышными лесть прикрывают,

И лишь ученого лохмотья облекают.

Единственное, что наши обычные студенты прекрасно усваивают в университетах, так это насколько невыгодно посвящать себя поэтическим, математическим и философским занятиям, сколь малым уважением они пользуются и как мало у них покровителей, а посему они как можно быстрее спешат посвятить себя трем более выгодным профессиям — юриспруденции, медицине и богословию, распределяясь между ними и отвращаясь тем временем от наук гуманитарных, таких, как история, философия, филология, или же ограничиваются поверхностным знакомством с ними, как с приятной забавой, пригодной лишь для застольной беседы, дабы с их помощью приукрасить свои рассуждения[2010]. Ведь в них нет особой необходимости: тому, кто умеет пересчитывать свои деньги, достаточно, по их мнению, одной арифметики; тот, кто способен отмерить себе побольше земельных угодий, тот и геометр, а тот, кто способен предсказать возвышение и падение других и обратить их ошибочные действия себе на пользу, тот превосходный астролог. Наилучшим оптиком следует в таком случае признать того, кто умеет направить лучи благоволения и милостей сильных мира сего на себя. Прекрасный инженер — это, без сомнения, тот, кто способен придумать инструмент продвижения по службе. Такими, к примеру, были весьма распространенные представления и практика в Польше, как сравнительно недавно отмечал в первой книге своей истории Кромер{1568}; их университеты были, как правило, жалкими, и в них невозможно было обнаружить ни одного хоть сколько-нибудь примечательного философа, математика или знатока древности, потому что они не получали никакого установленного вознаграждения или пособия, вследствие чего все молодые люди посвящали себя богословию, hoc solum in votis habens, opimum sacerdotium{1569}, и единственной их цель было получить приход побогаче. Судя по возмущению Липсия[2011], точно так же обстояло дело и у некоторых из наших ближайших соседей; «родители принуждают детей изучать юриспруденцию или богословие еще до того, как у тех сложились хоть какие-то здравые суждения, не выясняя, способны ли те к таким занятиям». Scilicet omnibus artibus antistat spes lucri, et formosior est cumulus auri, quam quicquid Graeci Latinique delirantes scripserunt. Ex hoc numero deinde veniunt ad gubernacula reipub. intersunt et proesunt consiliis regum. O pater, O patria! [Упования на грядущие доходы, в сущности, оттесняют все мысли об учении, и куча денег манит куда сильнее, чем вся дребедень греческих и латинских сочинителей. И вот из этой-то сребролюбивой породы людей выходят те, кто станут у кормила власти или будут советниками государей. О мой родитель, о мое отечество!] Вот так он сетовал, и многие могли бы ему вторить. Потому что, как мы убеждаемся, состоять на службе у знатного лица, раздобыть должность при дворе какого-нибудь епископа, обзавестись юридической практикой в каком-нибудь хорошем городе или получить богатый приход — вот куда мы метим: ведь это так выгодно и это вернейший путь к дальнейшему продвижению.

И тем не менее сплошь и рядом, насколько я могу судить, такие люди обманываются в своих расчетах так же часто, как и все прочие, и терпят крушение всех своих надежд. Ведь если кто-либо из них даже и получит степень доктора юриспруденции и станет превосходным знатоком гражданского права, где ему применить свои знания на практике и пленять своими разглагольствованиями? Ведь у них такое скудное поле деятельности: гражданское право у нас до того стеснено всякими запретами, так мало дел подлежит его рассмотрению по причине всепожирающего муниципального права, служители которого, по свидетельству Эразма[2012]{1570} quibus nihil illiteratius, настолько невежественны и так варварски обучены (ибо как бы ни преуспели они в изучении юриспруденции, я едва ли могу поручиться в том, что они действительно ученые люди, разве только если они получили другое