вешанья белья… За наем обязан я платить ему по три тысячи триста рублей банковыми ассигнациями в год… В трех комнатах стены оклеены французскими обоями, в пяти комнатах полы штучные, в прочих сосновые.

Контракт на наем квартиры. – Кр. Нива, 1929, № 24, с. 7.

Приехав сюда, нашел я большие беспорядки в доме, принужден был выгонять людей, переменять поваров, наконец нанимать новую квартеру, и следственно употреблять суммы, которые в другом случае оставались бы неприкосновенными. Честь имею тебе объявить, что первый том Островского (Дубровского) кончен и на днях прислан будет в Москву на твое рассмотрение. Я написал его в две недели, но остановился по причине жестокого ревматизма, от которого прострадал другие две недели, так что не брался за перо и не мог связать две мысли в голове.

Пушкин – П.В. Нащокину, 2 дек. 1832 г., из Петербурга.

С Фурштатской Пушкин переехал на Б. Морскую, в дом Жадимировского. В переписке Пушкина не указан номер дома Жадимировского, у которого в это время (1832–1833) на Морской улице было два дома, один, как видно из приложенного плана (см. рис. 7), угловой на Гороховую улицу (ныне № 27, дом Росс. Общ. Страхования), другой наискосок, второй от угла Гороховой, ныне № 22 Тура. Жадимировские принадлежали к именитым купцам Петербурга, владели громадным числом земельных участков, были подрядчиками высочайшего двора и вообще играли заметную роль среди немногочисленного в то время купечества.

Рис. 7

П. Зет (П.Н. Столпянский). Квартиры А.С. Пушкина. – Новое Время, 1912, № 12889.

На основании контракта, из двух указанных на плане домов по Морской надо остановиться на доме № 27, выходящем на проспект Гороховой улицы. Собственно, к этому заключению следовало бы прийти и до ознакомления с контрактом, так как в переписке Пушкина дом показывается различно: «в Морской» и в «Гороховой».

П.Е. Щеголев. Квартирная тяжба Пушкина. – Кр. Нива, 1929, № 24, с. 8.

Пушкин больше роется теперь по своему главному труду, т. е. по истории, да, кажется, в его голове и роман колышется. Впрочем, редко видаясь с ним, особенно в последнее время, когда ревматизм поразил его в ногу… совсем потерял я из виду нить его занятий.

П.А. Плетнев – В.А. Жуковскому, 8 дек. 1832 г. – П.А. Плетнев. Соч. и переп., СПб., 1885, т. III, с. 521.

Вскоре после выпуска из лицея, изучая английский язык, сошелся я с Пушкиным в английском книжном магазине Диксона. Увидя Пушкина, я весь превратился во внимание: он требовал книг, относящихся к биографии Шекспира, и, говоря по-русски, расспрашивал о них книгопродавца.

Я.К. Грот, с. 275.

В лавке Лисенкова, на Садовой, были свои завсегдатаи, как в клубе… Заходил Пушкин. Он пробегал тут же книги. Читал предисловия. Сыпались остроты, как искры из кремня. К стихотворцам он прилагал особый прием, – читал одни кончики стихов, – одни рифмы. «А! Бедные!» – восклицал он, когда было уже очень плохо. Лисенков стоял за прилавком и хохотал. Хохотали случайные посетители и спрашивали, что это за остроумный чудак. Было что-то заразительно-смешное в шутках этого веселого барина, открытого, простого.

А.А. Измайлов со слов И. Т. Лисенкова. – Огонек, 1904, № 38, с. 298.

*(1832–1833.) Пушкин сообщал этот рассказ за тайну Нащокину и даже не хотел на первый раз сказать имени действующего лица, обещал открыть его после. В Петербурге, при дворе, была одна дама, друг императрицы, стоявшая на высокой степени придворного и светского значения. Муж ее был гораздо старше ее, и, несмотря на то, ее младые лета не были опозорены молвою; она была безукоризненна в общем мнении любящего сплетни и интриги света. Пушкин рассказал Нащокину свои отношения к ней по случаю их разговора о силе воли. Пушкин уверял, что при необходимости можно удержаться от обморока и изнеможения, отложить их до другого времени. Эта блистательная, безукоризненная дама, наконец, поддалась обаяниям поэта и назначила ему свидание в своем доме. Вечером Пушкину удалось пробраться в ее великолепный дворец; по условию, он лег под диваном в гостиной и должен был дожидаться ее приезда домой. Долго лежал он, терял терпение, но оставить дело было уже невозможно, воротиться назад – опасно. Наконец, после долгих ожиданий, он слышит, подъехала карета. В доме засуетились. Двое лакеев внесли канделябры и осветили гостиную. Вошла хозяйка в сопровождении какой-то фрейлины: они возвращались из театра или из дворца. Через несколько минут разговора фрейлина уехала в той же карете. Хозяйка осталась одна. «Etes-vous là?», и Пушкин был перед нею… Быстро проходило время в наслаждениях. Наконец, Пушкин как-то случайно подошел к окну, отдернул занавес и с ужасом видит, что уже совсем рассвело, уже белый день. Как быть? Он наскоро кое-как оделся, поспешая выбраться. Смущенная хозяйка ведет его к стеклянным дверям выхода, но люди уже встали. У самых дверей они встречают дворецкого, итальянца (печки уже топят). Эта встреча до того поразила хозяйку, что ей сделалось дурно; она готова была лишиться чувств, но Пушкин, сжав ей крепко руку, умолял ее отложить обморок до другого времени, а теперь выпустить его как для него, так и для себя самой. Женщина преодолела себя. В своем критическом положении они решились прибегнуть к посредству третьего. Хозяйка позвала свою служанку, старую чопорную француженку, уже давно одетую и ловкую в подобных случаях. К ней-то обратилась с просьбою провести из дому. Француженка взялась. Она свела Пушкина вниз прямо в комнаты мужа. Тот еще спал. Шум шагов его разбурил. Его кровать была за ширмами. Из-за ширм он спросил: «Кто здесь?» – «Это я», – отвечала ловкая наперсница и провела Пушкина в сени, откуда он свободно вышел; если б кто его здесь и встретил, то здесь его появление уже не могло быть предосудительным. На другой же день Пушкин предложил итальянцу дворецкому золотом 1000 руб., чтобы он молчал, и хотя он отказывался от платы, но Пушкин принудил его взять. Таким образом все дело осталось тайною. Но блистательная дама в продолжение четырех месяцев не могла без дурноты вспомнить об этом происшествии. (Внучка Кутузова, урожден. Тизенгаузен, замужем за австр. посланником Фикельмон. – Примеч. на полях.)

П.В. Нащокин по записи П.И. Бартенева. – П.И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, с. 36.

В черновых записях, собранных Анненковым материалов для биографии Пушкина (в Пушкинском Доме), Анненков, с чьих-то слов (П.А. Плетнева?), отметил для памяти «жаркую историю с женой австрийского посланника».

Пушкин. Письма под ред. Б.Л. Модзалевского, с. 420.

Однажды отец взял меня с собою в русский театр; мы поместились во втором ряду кресел; перед нами в первом ряду сидел человек с некрасивым, но необыкновенно выразительным лицом и курчавыми темными волосами; он обернулся, когда мы вошли (представление уже началось), дружелюбно кивнул отцу, потом стал слушать пьесу, с тем особенным вниманием, с