Уицилопочтли. – Огромного роста жрец, абсолютно голый, но с ног до головы в золотых украшениях, резко развернул меня лицом к алтарю. Теперь я уже не сомневался, что это за каменный стол и для чего он служит. А так же кристально ясно понял, что помощи ждать неоткуда. Я обернулся к Наташе и подмигнул ей. Моя супруга облегчённо выдохнула и тоже ответила мне самым ободряющим взглядом: «Делай с ними что хочешь, милый, я не буду вмешиваться…» Вот и замечательно, если общество нуждается в героях, то на любой спрос всегда найдётся предложение. Пока четверо жрецов накидывали мне на запястья и щиколотки кожаные петли, я неторопливо, с расстановкой, начал первые строчки:

Мой прекрасный палач… Я сейчас

непослушная жертва…

(Анцифер протестующе распахнул рот, но Фармазон ловко пихнул туда подол одеяний белого ангела. Тот так и замер…)

Никакими тисками нельзя удержать

мою страсть.

Пусть безносая Смерть направляет

горячее жерло –

Есть другая и более, более

высшая власть!

Мой прекрасный палач…

Что вы можете взять, кроме боли?

Изощрённости женщин ещё

не положен порог…

В процессе чтения меня разложили на алтаре, и четверо маньяков, обливаясь слезами, повисли, распиная меня, как лабораторную лягушку. Здоровенный жрец, рыдая, поднял к побледневшей луне уродливый обсидиановый нож, а я читал, закрыв глаза и ни на что не отвлекаясь…

Мерно капает кровь, но поверьте, что,

будь в моей воле,

Я бы сам вам помог, сунув ногу

в «испанский сапог».

Мой прекрасный палач… Ваши

сладостно-нежные руки

Остужают огонь. Я готов на всё это,

но лишь…

Невозможно так долго кричать от тоски

и разлуки,

Ожидая разрыва горящих страданием

мышц.

Мой прекрасный палач… Моя вера,

любовь и надежда.

Почему нам четыре коротких,

обрывочных дня

Отпустила судьба? Если кожа ползёт,

как одежда,

Вниз с ободранных плеч и вконец

обнажает меня…

Мой прекрасный палач…

Обозначив закат на рассвете,

Мне осталось недолго в мучительном

свете бродить.

Головою отрубленной, падая,

сладко отметить

Роковой поцелуй на твоей

вдохновенной груди…

После того как я выдохнул последнее слово, наступила долгая, долгая тишина. Казалось, смолкли все звуки, даже ночной треск цикад и перешептывание звёзд. Глаза открывать было рановато, а первое, что я всё-таки услышал из внешнего мира, – это невероятно дружные мужские рыдания! Жрецы выпустили ременные петли, я повернулся и сел. Картинка разворачивалась самая что ни на есть сентиментальная. Все присутствующие на площадке ацтеки, как потенциальные жертвы, так и раскаявшиеся палачи, буквально ревели в голос. Мужчины обнимали друг друга, гладили по головам, хлопали по спинам, утешая и успокаивая, но не прекращая обоюдного слезоразлива. С пленников тут же поснимали верёвки, состояние умилённости, любви и братства завладело массами. Нездоровая мужская солидарность захлестнула всех! За исключением двух девиц и моей супруги, естественно. Наташа давилась от распирающего её хохота, но на ацтекских девушек акты жарких мужских объятий произвели неизгладимое впечатление. По-моему, эти представительницы слабой половины человечества были готовы удавиться от зависти… Не ожидал, что моё стихотворение сработает именно так, в общем-то, речь шла о любви между мужчиной и женщиной. Но, с другой стороны, я же практически никогда и не знаю, как оно шарахнет в той или иной ситуации. В довершение всего прямо на освободившемся алтаре в обнимочку рыдали мои верные Анцифер и Фармазон. Что их так объединило, понятия не имею, но посмотреть на это стоило!

Народ внизу, похоже, начал слегка волноваться. До них пока не доходили флюиды истинной мужской дружбы, внезапно охватившей жрецов и пленников. Вроде бы даже раздавались негодующе-возмущённые вопли, но до нас они, по счастью, не долетали. Я протолкался между братающимися, едва успевая пожимать руки и увёртываться от самых сердечных объятий, спеша к своей жене. Наташа прижалась щекой к моей груди и потёрлась об неё, мурлыча, как котёнок. Девицы ацтеков уставились на нас с тупым коровьим любопытством.

– Всё хорошо, милая. Сейчас я тебя развяжу, и мы пойдём домой.

Однако не всё оказалось так просто. Пока я ворковал с любимой ведьмой, откуда ни возьмись набежала тёмная тучка, прикрыв на мгновение чистый лик испуганной луны. Самое удивительное, что из-за этого явно природного явления на круглом серебристом диске чётко вырисовался гранёный профиль Уицилопочтли! На площадке мгновенно прекратились слёзы. Разомлевшие лица мужчин посуровели… И хотя видение исчезло буквально в ту же минуту, но этого короткого напоминания жрецам вполне хватило для того, чтобы в полной мере осознать свою миссию. Правда, осознали несколько странным образом… Они ласково попрощались со всеми мужчинами и попросту отпустили их домой. Те весёленькой группкой, и старый и малый, запрыгали по ступенькам пирамиды вниз, явно намереваясь занять рублёвые места среди зрителей. На площадке для жертвоприношений остались мы с женой, две неорганизованные девушки, ну и жрецы, естественно. Тот, что был самым высоким, улыбаясь, начал делать мне знаки, общий смысл которых сводился, видимо, к одному: «Ты свободен, друг! Иди домой, тебя никто не тронет. А вот гражданочкам придётся задержаться…» Похоже, моё стихотворение опять выкинуло злую шутку: ацтеки в любом случае намеревались принести кровавую жертву и для начала решили положить на алтарь Уицилопочтли три женских сердца. Одно из них – моей жены… Все дальнейшие события происходили очень быстро, гораздо быстрее, чем я о них рассказываю. Не меньше дюжины жрецов без предупреждения бросились вперёд и мгновенно скрутили всех. Всех – это включая меня, так как я, естественно, грудью встал на защиту своей супруги. Трёх вырывающихся женщин успешно притащили к алтарю, а я вопил благим матом, не в силах справиться сразу с четырьмя тяжеленными мужиками, облапившими меня со всех сторон. Они ласково просили не беспокоиться и не мешать богослужению, но их руки были сколь нежны, столь же и тверды. Я бился, как кот в мешке! О том, чтобы прочесть ещё одно стихотворение, не было и речи… В голову не приходило ничего подходящего, да и времени не было. Впору хоть выть от бессилия! Но вот когда я увидел, как Наташу первой растянули на каменном столе… Господи, я взревел не хуже китайского дракона и рванулся так, что рухнул навзничь вместе со жрецами! Выбираясь из-под пытающихся удержать меня тел, краем глаза я успел