Шрифт:
Закладка:
– Раз уж ты первой заговорила об этом, тогда, откровенно говоря, всем было бы проще, если бы ты переписала квартиру на кого-то из нас. Каждому из нас ты можешь доверять, ты ведь знаешь. Мы не будем её продавать, просто так менее проблематично, чем позже со вступлением в наследство…
– Вступление в наследство происходит только после смерти человека, оставляющего наследство. А я, как ты можешь видеть, всё ещё жива и здорова.
Выражение лица моего сына стремительно менялось от уверенного к возмущённо-обиженному:
– Вот зачем ты так? Ты ведь прекрасно понимаешь, что мы делаем всё это не со зла, что мы просто пытаемся избежать проблем, ведь время подходит…
– Какое такое время?
“О, Геральт, как же тебе повезло не видеть того, что со мной делают наши с тобой дети!”
– Не заставляй меня говорить это вслух, мам.
– Почему не хочешь сказать? Говори то, что думаешь, или ты стыдишься своих мыслей? Или в мыслях у тебя лишь недостойное и постыдное? Так вот, сын мой, знай, что постыднее намекать на постыдное и просить слушающего догадаться о твоём постыдстве, чем говорить в лоб свой собственный стыд…
– Ладно! Я понял твою мысль! Скажу как есть. Тебе восемьдесят лет и ты можешь умереть в любой момент. Довольна? – он всерьёз спрашивает, довольна ли я тем, что могу умереть в любой момент?! – Мы просто пытаемся продлить тебе жизнь…
– Что-что вы пытаетесь? – я ведь не ослышалась?..
– Если у тебя случится приступ или ещё что-то неладное произойдёт с тобой здесь, где тебя никто не видит и где никто не придет к тебе на помощь, мы потеряем тебя! Если же тебе понадобится срочная медицинская помощь в присутствии специалистов, и эти специалисты будут рядом – это сможет продлить тебе жизнь.
– Предпочитаю сразу помереть…
– Ну вот что ты такое говоришь?
– Я говорю, что предпочитаю умереть сразу, нежели быть откачанной от инсульта, чтобы после лежать овощем в койке. Или ты предпочел бы для себя самого противоположный вариант? И потом, каждый человек, не только я, может умереть в любой момент. Шону было всего лишь сорок, когда его не стало, если ты, конечно, это помнишь…
– Не будь такой жестокой. Конечно же я помню о своём брате…
– Значит, о мёртвых ты помнишь, а о живых предпочитаешь забыть.
– Мы все помним о тебе.
– Вспоминаете, когда вам что-то нужно от меня. Например, наш с Геральтом дом или моя машина, а теперь ещё и квартира…
– Мам, пойми, всё уже решено. Ты поедешь в “Дом Счастья”. Мы уже выбрали для тебя лучшие апартаменты…
– Это вовсе не апартаменты! Сколько раз тебе говорить, Джерри Лерой: называй вещи своими именами и не виляй! Речь вовсе не об апартаментах, а о палате! Причем не отдельной, потому что отдельных палат в “Доме Счастья” не существует! Вы хотите подселить меня в комнату какой-нибудь умирающей от старости несчастной и надеетесь на то, что, наблюдая за страданиями незнакомки, ходящей под себя и неспособной есть не через трубку, я буду чувствовать себя превосходно, и вскоре сама не начну чахнуть по примеру своего окружения?! О нет, вы вообще ни на что относительно моей жизни не надеетесь! Вы попросту хороните меня заранее!
Лицо Джерри порозовело, как розовело всякий раз, когда он впадал в сильное негодование. Он собирался что-то ответить мне, но не успел – в пространстве квартиры второй раз за это тревожное утро раздался звонок.
– Должно быть, Закари приехал… – Джерри сразу же отправился к двери, а я, задыхаясь, отодвинула стул от стола и опустилась на него. В висках запульсировало, в кончиках пальцев похолодело, губы затряслись… Он ждёт приезда Закари? Неужели все дети соберутся под крышей моей скромной обители, чтобы выковырять меня из неё, как борющуюся за свою единственную жизнь устрицу из её недостаточно прочного панциря? Не может этого быть… Они не собирались все вместе лет двадцать, не меньше. Даже на похоронах Геральта не смогли присутствовать все…
Меньше чем спустя минуту в комнату вошел мужской силуэт. Смотря в одну точку на столе, я сначала решила, будто это и вправду Закари, но стоило мне перевести свой потухший взгляд на вошедшего, как я увидела незнакомца. О нет… Неужели, это санитар? И что же они, насильно вытащат меня из-за стола, в который я уже вцепилась своими сухими пальцами мёртвой хваткой? Да я сейчас всех их деревянной ложкой отхожу!
– Мирабелла Армитидж? – сняв джентльменскую шляпу и приложив её к груди, вдруг поинтересовался незнакомец, при этом глядя прямо на меня. Он совсем не походил на санитара: в тонком светло-коричневом плаще, со шляпой, загорелый, тянет лет на шестьдесят, а это не самый лучший возраст для санитаров, должных возиться с буйными пациентами. И тем не менее я не поверю в то, что он желает мне добра! Так же, как не поверю в сладкую ложь о том, будто того же добра желают мне мои дети.
– Слушаю вас, – мой голос прозвучал не грубо, но твёрдо и уверенно.
– Меня зовут Джим Пибоди. Я юрист-нотариус и, по совместительству, старый должник нашего общего знакомого Арми Боффорта. Вы ведь знаете такого?
– Арми Боффорт? – между мной и незнакомцем вдруг материализовался Джерри. – Речь идёт о том самом Арми Боффорте, о котором я подумал? – сын одарил меня откровенно удивлённым взглядом.
– Рискну предположить, что речь идёт именно о том самом Арми Боффорте, о котором думают все люди мира, когда слышат это имя, – в ответ на вопрос моего сына ухмыльнулся мистер Пибоди, чем ненадолго перетянул внимание Джерри на себя.
– Мама, этот мистер утверждает, будто ты знаешь самого́ Арми Боффорта, – мой сын вновь впился в меня непонимающим взглядом. – Но как же ты можешь быть знакома с сами́м Боффортом?
Вот так… Просто. Я когда-то, давным-давно, в совсем уж прошлой жизни, не обременённой ни детьми, ни даже браком, знала одного хорошего молодого человека по имени Арми Боффорт. Но это долгая история, а Джерри всегда был слишком нетерпелив, чтобы слушать длинные сказки – его всегда интересовал только
