Самым страшным было то, что в толпу превращались вполне нормальные и обычные люди. В свое время этот феномен был хорошо исследован специалистами-психологами. Люди ощущали свою беззащитность и бессилие, они испытывали страх — и эти чувства проявлялись немотивированной агрессией. Вольно или невольно средства массовой информации способствовали этому процессу, процессу известному и хорошо исследованному.

"Атмосфера страха и ожидания насилия, создаваемая подобными преувеличениями, зачастую просто выдуманными сообщениями, содержит в себе серьезную угрозу повышенного реагирования людей и, следовательно, опасность ненужного применения силы", — писал психолог Э. Шур еще в 70-х годах XX века[141].

Проблема состояла именно в этом ненужном, неадекватном применении силы; объективно именно на это рассчитывали террористы, тоже прекрасно знавшие особенности человеческой психики. Они надеялись спровоцировать этнические погромы, тем самым еще более дестабилизировав ситуацию в стране, — и с самого начала теракта распространяли информацию, разжигавшую межнациональную рознь. Менее всего их заботила судьба соплеменников — об этом ли думать, когда на кону столь большой выигрыш?

Для российских властей проблема заключалась в другом. Массовая агрессия должна была найти выход. Когда в сентябре 1999 года террористы взрывали дома в Москве, российская власть легко смогла канализировать эту агрессию против криминально-террористического режима, сложившегося в Чечне. "После взрывов в Москве перед народом России выступил В. Путин, назначенный премьер-министром за шесть недель до этого, в начале августа 1999 года. Он обратился в тот момент по телевиденью к людям, находившимся в примерно одинаковом психологическом состоянии, — впоследствии комментировал произошедшее известный психолог Дмитрий Ольшанский. — В. Путин заявил о необходимости "мочить" террористов везде, где удастся их найти, — даже в туалете, и объявил о начале новой, второй чеченской войны. Тогда на короткое время мысли и ощущения жителей России были синхронизированы террором; индивидуальные различия между ними отступили на второй план… В. Путин своим выступлением попал "в резонанс" массовым настроениям… и Россия начала новую чеченскую войну: в надежде хотя бы на этот раз победить террор во главе с таким военным вождем"[142].

В результате "второй чеченской" российские войска установили контроль на территории республики, и хотя теракты и диверсии это полностью предотвратить не могло, ситуация заметно стабилизировалась. Именно поэтому теперь, три года спустя, канализировать массовую агрессию было нельзя. Но так же невозможно было допустить и массовые погромы; российская власть оказалась в очень сложной ситуации.

Накапливавшейся массовой агрессии нельзя было дать выхода; ее оставалось лишь подавлять. "В этот час испытаний всем нам важно оставаться прежде всего цивилизованными людьми, — взывал к людям московский мэр Юрий Лужков. — Праведный гнев вскипает в нас, но мы не можем и не должны поддаваться панике, порыву, эмоциям. Сейчас как никогда важно сохранять спокойствие и уверенность в силе добра и закона… Я призываю вас к объединению и сплочению в нашей общей беде, к спокойствию и к хладнокровию… Всем вместе, людям разных национальностей и вероисповеданий, нам нужно проявить мужество, солидарность"[143].

Государственная дума приняла общее заявление "О ситуации, сложившейся в связи с захватом террористами большой группы заложников". Заявление было принято практически единогласно. Исключение было одно: депутат от фракции СПС правозащитник Сергей Ковалев, с традиционной симпатией относившийся к чеченским "борцам за свободу", при голосовании воздержался.

Кроме риторического призыва к террористам отпустить невинных людей в заявлении содержались и конкретные рекомендации: так, журналистов просили давать только выверенную, объективную и взвешенную информацию о происходящем. Большого эффекта эта рекомендация, правда, не вызвала. Кроме этого, парламентарии заявили, что события в театральном центре не должны вызвать панику среди населения и спровоцировать рознь на этнической, национальной и религиозной почве[144].

Об этой же опасности говорил и президент Путин, принявший в Кремле муфтиев Равиля Гайнутдина и Магомеда Албогачиева. "Одной из задач теракта, — сказал президент, — было посеять межрелигиозную рознь, вбить клин между религиями и народами России. Москва, как и вся страна, — город открытый, однако преступники, конечно, провоцируют нас на то, чтобы мы ввели у нас в стране такие же порядки, которые они в свое время ввели на территории Чеченской Республики. Мы на эти провокации поддаваться не будем"[145].

Российская власть оценила эту задачу террористов вполне адекватно и принимала все меры для того, чтобы она не была реализована. Предпринимались и конкретные мероприятия. Комитет образования Москвы просил "проявить особенную бдительность и установить контроль в тех школах, где учатся дети разных национальностей". Дети "разных национальностей" учились во всех московских школах…

ГУВД столицы заявило, что всевозможные националистические выходки "сразу же будут максимально жестко пресекаться"[146].

Однако подавлять массовую агрессию в долгосрочной перспективе было, по-видимому, невозможно: рано или поздно она переросла бы либо в массовые беспорядки, либо в массовую панику.

* * *

Так же пристально, как и в России, за событиями вокруг театрального центра на Дубровке наблюдали за границей. Среди заложников оказалось достаточно много иностранных граждан, в том числе из Австрии, Австралии, Нидерландов, США, Израиля, Великобритании и Германии. Террористы делали вид, что собираются их отпустить, то выделяя иностранцев среди заложников (так, чтобы информация об этих мероприятиях обязательно стала широко известна), то требуя приезда представителей дипмиссий, которым они якобы передадут заложников. Правда, когда иностранные послы прибыли к ДК, заложников им не отдали, изобретая для отказа всевозможные причины. Делалось это специально для большего резонанса в зарубежных СМИ и тоже было спланировано заранее — для оказания влияния на позиции ведущих мировых держав.

Первые заявления по поводу захватов заложников официальных лиц иностранных государств были вполне предсказуемыми: все осуждали террористический акт. Госсекретарь США Колин Пауэлл отметил, что терроризм не имеет границ. Официальный представитель Белого дома Шон Маккормак подчеркнул, что оправдания террористам нет и что США решительно осуждают терроризм в любых его формах. "Наши мысли и молитвы с заложниками и их семьями", — с хорошей американской сентиментальностью добавил он[147]. "Я целиком и полностью осуждаю этот акт террора, затронувшего сотни ни в чем не повинных людей", — сказал премьер-министр Великобритании Тони Блэр, а генеральный секретарь НАТО Джордж Робертсон даже заявил, что "страны НАТО тверды в их намерении бороться против терроризма и выражают солидарность с Россией"[148].

Наиболее решительным было заявление израильского премьер-министра Ариэля Шарона. Израиль, уже в течение долгих десятилетий ведущий войну, не понаслышке знал о терроризме; в отличие от прочих стран для израильтян терроризм был жестокой и кровавой реальностью, напрочь лишенной всякого романтического ореола. Шарон отметил, что Израиль "полностью поддерживает войну против терроризма, которую ведут российские власти", и готов оказать России любую помощь для разрешения ситуации