котором человек хотя и не нуждается ни в еде, ни в одежде, ни в крове, однако же, который не позволяет ему выйти за рамки нужд насущных, где человек так и топчется, меж узких потребностей, не имея шанс увидеть большее.

Роскошные гривы волос и белый жемчуг улыбок, и перья и брильянты, раскованные и манящие движения рук, и плеч, все они ей казались диковинным зоопарком, полным прекрасных экзотических, но все же зверей. И улыбки, совсем не были похожи на улыбки, скорее оскалы крупных и острых зубов, жестоких волков и хитрых изворотливых лис.

Голова шла кругом, но она смело взглянула ему в глаза и открыта улыбнулась.

Он улыбнулся ей в ответ, и сказал:

— Вижу Энн, тебе здесь не нравится. Но отступать слишком поздно, я сделал заказ, и потом, мы пришли сюда, только ради тебя. Мне хотелось, чтобы ты увидела самое роскошное место Ниццы. Все же здесь стоит побывать хотя бы раз в жизни, хотя бы для того, чтобы убедиться, что, не бывая здесь, ничего не потерял, — усмехнулся он.

— Значит ли это, что ты привычен к такой роскоши? — осторожно спросила она.

— Отнюдь. Я вырос не в бедной, но едва ли в обеспеченной семье, — коротко ответил он, и не сказал больше ни слова.

Анна, подумала, что это, пожалуй, первое, что она узнала о нем, и, сделав вид, что с большим воодушевлением изучает меню, украдкой взглянула на него еще раз.

Знакомый незнакомец. Разве ж она могла предположить, что в жизни так бывает, и восхитительная близость, возможна с тем, кого едва ли знаешь.

Она, конечно же, составила из его фраз и поступков свое мнение о нем, но если представить ее мнение о нем в виде сферы, то ей была видна лишь поверхность, а все что оставалось внутри, по-прежнему было для Анны загадкой.

Он был похож на большое и сильное животное, громоздкий и неуклюжий, но ловкий и хитрый, неутомимый и коварный, впрочем, как и любой другой крупный хищник. Золотистая грива и тонкий загар, он дышал силой и источал здоровье, и она устав от мытарств и страданий души и тела, словно чахлое и гиблое растение в последний миг жизни, инстинктивно стремилась укрыться в его тени, от ветра и тревог, от зноя и печали во имя спасения, во имя жизни.

Вот только безопасен ли он для нее самой? Не погубит ли его разрушительная сила ее нежное и хрупкое сердце?

— Не погубит, покуда она не предложит его ему, — мысленно ответила самой себе Анна, и закрыла меню, с улыбкой сделав заказ.

— Я и сама была когда-то состоятельна, — неожиданно заявила Анна, сделав пару глотков шампанского и немного захмелев. — Вернее не совсем я, сама я из бедной семьи, мой отец был учителем в женской гимназии, и самой мне пришлось пойти работать гувернанткой, ведь бедной и образованной девушке и податься некуда, а на этой работе состояние не сделаешь, даже в Англии, — горько усмехнулась Анна, и, повертев вилку в руке, неловко положила ее на место, а затем, не глядя на него, продолжила: — Но вот мой муж…, — и сказав это, она нахмурилась, словно слово это звучало так, как скрежет ножка по слишком гладкому фарфору. — Николай, — поправила она, — Николай был хотя и не богат, так как богаты бывают люди здесь, — и глазами она обвела залу, — но состоятелен, — продолжила она, — и он оставил мне все, так чтобы я могла безбедно жить. Но выходит понапрасну…, — оборвала фразу Анна и грустно умолкла.

— Это печально, мне очень жаль, что так случилось Энн, — отрешенно и неэмоционально произнес Дэвид, и хотя лицо его выражало крайнюю степень сочувствия, но так фальшиво, словно то самое сочувствие и жалость, скорее следовало изобразить в этой обстановке, нежели он испытывал его в действительности.

Но, не обращая внимание, на отсутствие с его стороны интереса к этой теми, словно бес вселился в нее, желая не то зажечь в его сердце жалость и милосердие, не то раздражение и гнев, Анна продолжила:

— Мне следовала все продать, и уехать, именно тогда, когда еще было возможно. Но кто же знал, что все так будет? И потом, даже когда все было дурно, но казалось оставался шанс, и управляющий моего мужа, и верный его друг, а затем и мой управляющий, уговорил меня все оставить, и дело было выгодное и все шло так гладко, как не может идти в жизни. Когда все идет гладко, всегда стоит задуматься, — улыбнулась Анна грустно. — В этой гладкости и есть подвох, — заключила она.

— Ты слишком по-русски пессимистична Энн, — сказал он со снисходительной улыбкой. — Когда все чудесно, незачем искать подвох. И потом, если искать подвох, то непременно его найдешь, потому, как желаешь его найти.

Анна упрямо посмотрела на него сурово, но не возразила, и замолчала.

— Так что же было потом? Управляющий украл все состояние? — спросил Дэвид, отрезав почти сырой стейк.

Анна, не желая выдать чувства отвращения, все же поморщилась при виде того, как он разделывает кровавый кусок мяса, будто дикарь из самых темных времен. Но спохватившись, мгновенно стерла с лица все чувства и продолжила:

— Нет, что ты, Дэвид, как ты можешь так думать, я испытываю такую глубокую вину перед ним. Ведь он, верно, погиб, а как иначе, погиб, спасая мое состояние, и это моя вина, — запальчиво произнесла Анна. — Случилась революция, и мы должны были отбыть, как и требовалось, как и предписывалось. Мы с его сестрой сели на паром, а он остался, уверял меня, что должен остаться, чтобы сохранить и вывести хотя бы не все, но что-нибудь, чтобы было достаточно, для жизни здесь. И я позволила ему это, хотя должна была его уговорить отплыть с нами, оставить эти деньги, ведь никому, никому они не принесли счастья. И я корю себя за это. Верно, его схватили, и арестовали, и Бог знает, что случилось. И он погиб, и деньги не спасли. И в том моя вина, — горестно заключила Анна.

— Знаешь ли ты, где и как проживает его сестра? — спросил Дэвид.

— Как только мы прибыли, наши пути разошлись. Но в этом году, я случайно встретила ее в Париже. Кажется, она удачно устроилась в жизни, не знаю, впрочем, где и кем она работает, но весь ее образ, образ достатка и благополучия. — Верно, судьба была к ней больше благосклонна, — грустно подумала про себя Анна.

— Еще бы, не устроиться ей в жизни, за твой счет, милая, и наивная Энн, — подумал Дэвид,