Позвольте сообщить вам несколько фактов о белых котах. Они коварны, убоги, а ум у них ниже среднего. Да, я понимаю, так говорить не годится, потому как это «неполиткорректно», но это, черт возьми, сущая правда, о которой знает каждый дурак.

Да, я помню, как появилась на свет, о чем уже говорила. Однако подлинное мое рождение состоялось потом. Хотите познать Господа? Он хочет познать вас. Шутка, у него такого желания скорее всего нет. На деле Бог очень разборчив. И показывается далеко не каждому. Поэтому когда выбирает тебя – как круто! – ты действительно об этом знаешь.

В тот день я узнала о своем жизненном предназначении. Оно есть у каждой кошки, точно так же как каждая кошка может становиться невидимой и читать мысли (в последнем занятии мы особенно хороши).

Я не всегда испытывала к Теду благодарность за то, что он меня спас. Какое-то время мне совсем не хотелось быть домашней кошкой. Когда он принес меня домой, на душе было одиноко и я много плакала. Мне не хватало моих сестренок, которые умерли рядом со мной под дождем. Я тосковала по кошке-маме, по ее скрипучему, громкому урчанию и теплому бочку. У нас практически не было возможности друг друга узнать. Я понимала, что они все мертвы, ведь все случилось на моих глазах, и на меня, словно тяжеленный камень, давила тоска. Но одновременно с этим я понимала, что они не умерли. И была убеждена, что смогу их отыскать, стоит выйти на улицу.

Я все искала путь к бегству, но не могла ничего придумать. Пару раз просто мчалась к двери, когда она стояла открытой. По своей натуре я не люблю строить планы. Тед дружелюбно подхватывал меня и возвращал обратно. Потом мы устраивались на диване, он гладил меня или же играл мотком пряжи, пока я не переставала шуметь и плакать. «В мире немало плохих людей, готовых причинить тебе вред или же отнять тебя у меня, – говорил он, – неужели ты не хочешь остаться здесь со мной, киска?» И я действительно оставалась, на какое-то время обо всем позабыв. Но счастье всегда проходит, и тогда я страшно злилась на себя, что уступила Теду, и меня опять поглощала тоска.

В итоге я решила, что наступил тот самый день, причем наступил на самом деле. Свои действия я спланировала заранее, но надо было уложиться в жесткие временные рамки. Все зависело от того, поведут ли себя все теды так же, как раньше. Я уже заметила, что обычно так оно и случается.

Дело вот в чем – мне известно многое из того, что происходит на улице, пусть даже не прямо перед дырочкой в моем окне. Да, я не вижу, зато все слышу и воспринимаю запахи. Поэтому знаю, что каждый день в определенное время на улице со своим громогласным чудищем появляется тед, пахнущий кожей и чистым телом. Обычно он останавливается у нашего дома, чтобы это чудище приласкать. Как они выглядят, я не знаю, потому что никогда не видела их собственными глазами, но, судя по запаху, громогласное чудище поистине уродливо. Оно воняет как старый носок, в который напихали какашек. Я всегда слышу, как это создание корчится и воет, слышу скрежет его членов, когда оно виляет задницей. Кошачьи души обитают в хвостах, в то время как теды прячут их за своими большими, влажными глазами. Но эти создания свои самые глубокие чувства таят именно в заднице.

Тот тед говорит с ним, будто оно может его понять. «Ну же, Чэмп. Ты же хороший мальчик, так? Ну конечно, хороший, а то как же. Хороший, большой, тупица». Хотя «тупица» зачастую не говорит. Я слышу, как громогласное чудище хлюпает языком, и улавливаю исходящий от его кожи запах любви. Это только подтверждает слова теда. Такие вот громогласные чудища в действительности огромные, бессловесные, ид… ну понятно. Чэмпу хочется лишь одного – прикончить меня. Мне на это открыло глаза древнее знание, изначально заложенное в наших телах. У тедов его осталось совсем немного, но вот у кошек – пруд пруди.

Я ждала до тех пор, пока не выучила расписание назубок. Каждый день Тед в определенное время идет покупать сладости и пиво. А когда выходит на крыльцо, тот тед со своим громогласным чудищем пробегает мимо нашего дома. Иногда тед здоровается с Тедом, и тогда тот что-то бормочет ему в ответ.

Наконец наступил тот самый день, и мое сердце трепетало, будто колибри, хотя я знала, что все получится, – знала, и все. На тот момент я еще особо не повзрослела и могла спокойно проходить под диваном, даже не задевая кончиками ушей его днище. Поэтому спряталась в холле в подставке для зонтов. Вот уж бесполезная вещь! Сколько, по мнению Теда, у него зонтов? Но чтобы спрятаться – самое то.

Я слышала шаги Теда, звон и хруст крохотных фрагментов мира, рушившихся под его ботинками. И могла сказать, что сегодня он начал рано, что было только мне на руку. Он будет медлителен. (Подвыпив, он при ходьбе шаркает ногами. Это почти как очень простой танец – может, даже кадриль.) Я припала к земле и забила хвостом. За моей спиной в воздухе тянулась веревочка. В тот день она была палевого оранжевого оттенка и при каждом моем движении потрескивала, как огонь в камине.

Я сжалась, чтобы прыгнуть вперед. Тед что-то мурлыкал под нос, грохоча в замках ключами. Я вбирала запахи улицы, исходившее от земли тепло. И чувствовала вонь громогласного чудища, его дыхание, вонявшее битыми, протухшими яйцами. Когда Тед стал открывать дверь, мрак в холле прорезал луч света. Я ринулась к нему со всей скоростью, с которой меня только могли нести мои маленькие лапки. Мой план сводился к тому, чтобы взобраться на дуб в палисаднике. После этого, что ни говори, я буду свободна.

Добежав до дверного проема, я так резко затормозила, что меня даже занесло, и тут же утонула в ослепительном сиянии. Глаза ничегошеньки не видели. Мир представлял собой узкий разлом в агонизирующем свете. И тут до меня дошло, что большую часть жизни я провела в полумраке дома. Мои глаза не могли вынести солнца. Я отругала их и зажмурилась. Нос ощутил прикосновение странного, ледяного воздуха. Может, у меня получится бежать с закрытыми глазами?

Дверь открылась шире. Воздух, должно быть, вынес мой запах в окружающий мир; громогласное чудище взорвалось ревом. Я чувствовала исходящее от него возбуждение, предвкушение смерти. В ушах раздался звон его металлического ошейника. Я догадалась, что громогласное чудище становится на дыбы и рвется вверх по ступеням. Все вокруг замедлилось и чуть ли не остановилось. Я почувствовала, как в ослепительно-белом огне меня настигает смерть.

И поняла, что план был поистине ужасен. Мне никогда не забраться на дерево. Я не могла даже открыть глаза, чтобы его увидеть. Громогласное чудище было уже рядом, я ощущала его пасть, разверстую как длинная, грязная пещера, его гнилые зубы. Шею охватил пылающий круг огня. Это была та самая веревочка, теперь шипевшая от жара. Потом она вспыхнула и стремительно, как удар кнута, потащила меня обратно, подальше в надежный сумрак дома. Я услышала, как Тед с силой захлопнул дверь.

И открыла глаза. Я опять была под крышей – в полной безопасности. Снаружи орал Тед. Громогласное чудище прижалось мордой к двери, запыхтело и заголосило. Его вонь забралась под створку и заполонила собой все без остатка. Я ужаснулась того, что наделала. Да как вообще можно было посчитать эту идею хорошей? Я почувствовала себя совсем крохотной, осознала, насколько нежна в моем теле каждая косточка, насколько деликатны вены и шубка, насколько прекрасны глаза. Как можно было рискнуть всем этим в мире, где какое-то громогласное чудище может сожрать меня и даже не подавиться?