Мое сердце екнуло, а такого не случалось уже давно. Бью никогда не заставлял мое сердце екать даже в самом начале наших отношений. Это было так давно, что я не знала, когда в последний раз екало мое сердце.

— Да, — прошептала я.

Его глаза смотрели глубоко в мои.

Затем он прошептал в ответ:

— Хорошо.

— Я рада, что ты пришел, чтобы надрать мне задницу и разобраться с моим дерьмом, Майк, — поделилась я.

Он ухмыльнулся и ответил:

— Не так рада, как я.

— Почти уверена, что я больше рада.

Его ухмылка превратилась в улыбку, и он уступил:

— Хорошо, дорогая, ты рада больше, чем я.

— Спасибо, — тихо ответила я.

— Теперь ты заткнешься и поцелуешь меня или как?

— Серьезно? — Спросила я. — Мне казалось, я уже тебе говорила, что ты так хорош своим ртом. Думаешь, я не отвечу или что?

— Ты не собираешься затыкаться, — сообщил он мне.

— О, — прошептала я. — Точно.

Его улыбка стала шире прямо перед тем, как я подняла голову, чтобы поцеловать его.

Майк встретил меня на полпути.

3

Еда твоих сограждан

Майка разбудил звонок мобильного телефона.

Не его рингтон мобильного, но он открыл глаза и посмотрел на пустую кровать. Дасти и ее теплое, мягкое тело исчезло.

Она спала, прижавшись к нему, всю ночь. Как он обычно делал, начиная с рождения Ноу, просыпался несколько раз за ночь. У него вошло это в привычку, несколько раз за ночь, он прислушивался к дому. Иногда, даже интуиция его заставляла встать с постели и обойти дом. Обходил дом он не часто, иногда. Возможно, он стал параноиком, но повидал достаточное количество дерьма, а слышал еще больше, и поскольку он сильно любил своих детей, обход по ночам занимал немного времени, он легко потом засыпал, так что он изредка это практиковал.

И привычка будила его этой ночью три раза, и каждый раз Дасти прижималась к нему сильнее.

И чувствовалась она хорошо.

Одри не любила прижиматься сильнее. Вначале она прижималась, но, когда дела у них пошли плохо, он стал отодвигаться. Она злилась и закончили они свои отношения с ярдом пространства между ними в постели. Они оба поворачивались друг к другу спиной.

Черт возьми, сама их постель была одной из причин, по чему их брак распался. Она купила кровать за шесть тысяч долларов, а потом он выяснил, что эта кровать возврату не подлежит. Так что у них была огромная кровать, в которой они могли позволить себе целый ярд пространства между ними, она купила эту проклятую кровать оказывается потому, что позволяло свободное место в спальне.

С тех пор как он избавился от своей жены, он уложил в постель нескольких женщин, но не в постель за шесть тысяч долларов.

За исключением Вай.

Он даже не пригласил ни одну из женщин, с которыми встречался, к себе домой. Хотя с некоторыми из них он виделся не один раз, с одной он встречался пять месяцев. Как правило, он оставался у нее, но ни одной не позволял во сне прижиматься к нему.

Он понимал, почему не позволял. Он хотел сохранить дистанцию. Он держал их на расстоянии вытянутой руки.

Одри подложила ему свинью, нанеся удар по его доверию. Затем появилась Вайолет, которая не собиралась наносить удар, но все равно нанесла. Отчего он насторожился. Он не собирался ни с кем сближаться. Не слишком близко и не слишком быстро.

Он совершил ошибку с Вай. Проигнорировал знаки и влюбился в нее слишком рано, черт возьми. Он знал, что участвует в игре сердец, и его противник — ее нынешний муж и отец ее младшей дочери Джо Каллахан. Черт, он даже знал, что у него нет шансов на победу.

Но все равно продолжал надеяться и с ней встречаться.

Но ее потеря, задела его. Вай была у него несколько недель, Одри — годы, но потеря Вай оставила в его душе след, в то время как отказ от Одри освободил его.

Поэтому он говорил себе, только не наступай на старые грабли.

Но Дасти была чем-то другим. Когда он проснулся и обнаружил, что она прижимается к нему, он не стал осторожно отодвигать Дасти в сторону. Он оставил Дасти, прижатой к себе.

Телефон перестал звонить, и он повернулся в постели. Затем оглядел комнату, почти ничего не видя. Было рано, в комнате было темно.

Затем он посмотрел на будильник.

Было десять минут седьмого.

Он протянул руку и включил свет, его взгляд остановился на зеркальных дверцах шкафа напротив ванной. Дверь в ванную была открыта, там было темно, внутри никого.

Он посмотрел на пол и увидел свою одежду, валявшуюся с джинсами Дасти, футболкой и трусиками, а также закрытую коробку из-под пиццы.

Черт, было десять минут седьмого. Где она?

Он приподнялся в постели, его взгляд упал на прикроватную тумбочку, и он увидел. Клочок гостиничной бумаги для заметок.

Он протянул руку и взял.

Поднеся к лицу, прочитал:

Великолепный,

Отправилась добывать еду твоих сограждан.

Скоро вернусь,

Xoxoxoxoxoxoxoxoxo(амер. сокр. выражение — обнимашки и поцелуйчики. — прим. Пер.)

-D

Он почувствовал, как его губы изогнулись, пока он пялился на записку.

«Еду твоих сограждан». Он надеялся, что она имела в виду пончики «Хиллигосс».

Его глаза скользнули по записке, и он почувствовал, как его лицо смягчилось. Вероятно, она быстро настрочила эту записку, но все же чертовую вещь хотелось поставить в рамку. У нее был художественный и интересный почерк. Но именно обнимашки и поцелуйчики выглядели ошеломляюще. Крестики и О были нарисованы наискось с помощью множества закорючек, прикрепляя их к искусно нарисованной букве «-D».

Уставившись на записку, он вспомнил еще одну вещь, которая касалась только Дасти. В детстве она всегда была занята. Могла тусоваться перед телевизором только тогда, когда те, кого она любила, тоже тусовались перед телевизором. Но все остальное время энергии у нее было хоть отбавляй плюс творческие способности. Когда она занималась своим творчеством, то пела и даже танцевала, наполняя дом сладким, чистым голосом и жизнерадостной детской атмосферой. Она также часто сидела за кухонным столом рисовала или у себя в постели. Ее мама повесила ее рисунки на холодильник и по праву часто хвасталась ими. Другие же бессистемно висели