Шрифт:
Закладка:
— Не бухти, я ж любя, — Саня сунул руку в карман и достал леденец «Дюшес», в зале пацаны угостили, ешь такие ништяки и голод меньше чувствуется. Вон сам уже пять штук таких леденцом с утра слопал. Сахара конечно много в таком добре, но обманка неплохая.
— Вот паршивец, каждый раз новые способы познакомиться с женщинами придумываете, — заохала кладовщица и облизала своим змеиным язычком тонкие едва различимые полоски, губы в смысле. Ну и уже собралась имя назвать — мол, подкат зачтён, но Пельмень поспешил ретироваться.
— Ещё увидимся! За инструмент спасибо!
Сгрёб слесарный «набор» с подоконника окошка инструменталки — скрученный шланг через плечо перекинул, штангелек в карман сунул, патрон в другой, остальное в руках понёс. Ну и поплёлся гружённый к верстаку.
— Погоди, куда пошёл, увидится он, а кто за тебя расписываться в журнале будет? У нас вообще-то отчётность!
«Клаудия» аж по пояс вылезла из своей кладовой, не застрять бы как Винни Пух в норе у кролика. Рожа возмущённая.
Пришлось возвращаться.
— Где расписываться? — уточнил Саня.
— Вот, здесь поставь, — ткнула кладовщица в строку в журнале учета. — Роспись, фамилия и инициалы.
Следом упёрла локти в подоконник и сложила на них подбородок.
— Как-то мы с тобой не с того начали. Меня Алла Игоревна зовут… для тебя просто Аллочка, ты заходи если что.
Бля… Пельмень сглотнул, черканул в журнале и давя лыбу ретировался. Она ж несерьёзно, не? Ей внатуре седьмой десяток, Аллочке.
Верстак находился в самой жопе, в уголку корпуса с солнечной стороны и больше напоминал адовый противень для прожарки куриных бердышек, чем рабочее место.
«Чтобы мастерку бегать далеко было и Митька часто не заглядывал, а то он любит нос совать», как сказал поучительно Елисеич.
Внешне верстак представлял из себя обычный стол с громоздкими намертво посаженными на болты тисками, да инструментальный шкафчик (в стол вмонтированный, такой с полочками ещё). На полу перед верстаком лежала деревянная решётка, видать чтобы током не зашибало, а там кто его производственные приблуды поймёт. На деревяшках решётки прилипла стружка вперемешку с мазутом.
И все бы ничего, но помимо палящего в глаза солнца, бензином у верстака несло за версту. Саня покосился на два железных ведерка, кое как накрытых такими же железными крышками колпаками.
— Эгей ученичек!
Михал Елисеич вырос перед Пельменем, усами зашевелил. Ну и расчувствовался походу или в себя поверил, но сблизившись с Саней потрепал его по плечу.
— Буду тебя уму разуму учить, станешь слесарем от бога, — Елисеич озорно хлопнул в ладоши.
Перегаром от бедолаги пахнуло за версту, видать пока Саня за инструментом ходил, Елисеич успел полтишок в себя запрокинуть. Лихо они тут за воротник закладывают. Сюда бы Игоря Борисыча пристроить — заживет и какую никакую деньгу в дом приносить начнёт. Может мамке идею такую подать?
— Слышь, слесарь от Бога, руки при себе держи, а то самым случайным образом окажешься на больничном. Куда это все? — Саня кивнул на набор инструмента в своих руках
И не дожидаясь ответа сгрузил все на верстак одной кучей. Михал Елисеич залыблился, видя что Саня не в зуб ногой с инструментом.
И в этот момент к ведёркам подошёл дядька, что-то насвистывающий себе под нос. Дядька, держа в руках проволочку на которой барахтались шайбочки, покрытые густо синькой, открыл первое ведерко и Саня почувствовал едкий тошнотворный запах ацетона. Вонь даже, какой там запах. Сунул шайбочки в ацетон, несколько секунд потряс в жидкости, прополоскал отчего запах стал совершенно невыносим. Следом сменил ведерко — бензином пахнуло. Ну и закончив с процедурами свильнул к себе за верстак, в самом начале слесарного ряда, уже с чистыми детальками. А запах то остался. И Пельменю его нюхать пришлось.
— Давай ка сходи в материальную кладовую, а я пока подготовлю все, — предложил Михал Елисеич.
— Куда идти?
— На кудыкину гору… к Веньке, блин — идешь вперед, не доходя до сартиров закуток будет.
— Ясно.
Саня недолго думая взял ведерки, ну и отнёс к вёрстаку мужичка, прежде чем в материальную кладовую топать.
— Это че, — слесарь глаза выпучил. —
— Хер в очо, — буркнул Пельмень, у которого запах бензина и ацетона вперемешку поперёк горла встал. — Тебе надо, пусть у тебя стоит.
— Я мастеру скажу…
— Да хоть папе римскому.
Оставил ведёрки с химикатами, с трудом сдерживаясь чтобы не сунуть этого мужичка головой в ведро с ацетоном. Мужик глаза попучил, ну и в госк побежал — жаловаться походу, как и обещал. Саня только рукой махнул. В материальную кладовую пошёл. Надо себя сразу правильно в коллективе трудовом поставить.
После перерыва работа закипела и цех превратился в один большой улей. Мастерки бегали туда сюда, кто с технологиями в руках, кто детали таскал или тягал инструмент, а кто руки в карманы — делать не хер, все на мази, вот и слоняются. Также и рабочие — кто чем занят. Большинство пахало, стремясь выполнить сменное задание, перевыполнить план, получить премию и оказаться на доске почёта. Кто-то менее ответственный валял дурака, ковыряясь в носу на своём рабочем месте. Некоторые чесали языком, делая вид, что обсуждают рабочие нюансы — ну типа как бы так технологию обойти, чтобы и деталька получилось и меньше делать понадобилось. А пару бедолаг вовсе успели в курилку смайнать через пятнадцать минут после обеда. Шустрики.
Помещение материальной кладовой находилось ровно там, где и сказал Михаил Елисеич. Едва заметная дверь в закутке перед поворотом в сортир. Уже здесь неприятно воняло дерьмом и можно только представить какого Вене кладовщику было работать в таких условиях. Наверняка от того дверь в кладовую была плотно заперта, несмотря на духоту. У кладовой стояло пару работяг, переминавшихся с ноги на ногу — токарь и фрезеровщик, их Саня прежде приметил и рожи запомнил.
Пельмень подошёл к двери в кладовую, хотел открыть, но фрезеровщик с красной потной рожей его опередил.
— Закрыто там.
— Че так?
— Че, ниче, Веня пока не открывает, — пожал плечами фрезеровщик.
— Он же всегда после обеда задерживается, — добавил
