Только вот, что именно я видела? Что в плошке?

— Алекс? — Рейн присела на диван, перемешивая микстуру в стакане, — Алекс, привстань, пожалуйста! Тебе нужно это выпить.

Что делать?! Продолжать притворяться?

— Алекс! — девочка стала меня тормошить, и я невольно открыла глаза.

— Что такое? Ты меня разбудила.

Рейн внимательно изучала меня, едва заметно улыбнулась.

— Выпей, — сказала она, протягивая стакан, — Это поможет.

— Чему поможет?

— Заснуть.

Я побледнела, но самообладания не потеряла

— Но я и так спала! — сказав это, я встретилась с ней взглядами, но не смогла выдержать иронии в ее глазах, — Я не стану это пить.

— Не выпьешь — будешь испытывать проблемы со сном ближайшие недели, а то и месяцы. Это лучшее средство. Даже в Фокусе нет лучшего аналога.

— Что ты туда добавила?

— Ты же не спала. Ты все прекрасно слышала, — пожала плечами девочка, — Бахчи-кому, мышецвет…

— Нет. Не ингредиенты, — я присела на диване и изучила напиток. — Что туда добавила ты?

Рейн несколько секунд молчала.

— Свою кровь.

— Зачем?!

— Ты не поймешь, — покачала девочка головой, вставая и направляясь к бусам, — Но это не отрава. Смело выпей и засыпай. Продолжим путь завтра.

Я какое-то время смотрела ей в спину… затем проглотила микстуру и поморщилась. На губах остался кисловато-железный привкус.

— Извини, что повела себя так странно, — услышала я голос Рейн из-за шторы, — Ей было очень плохо, понимаешь? Она могла умереть.

— Умереть? — ахнул мужчина (как, впрочем, и я). В моей-то аптеке? Утром пятого дня? Ты желаешь мне позора и разорения?

— Больше её жизни ничего не угрожает, — поспешила успокоить его Рейн, — Я дала ей надежное лекарство.

— Поднять на ноги умирающую бахчи-комой? — в голосе купца послышалось сомнение, — Боюсь, я принес тебе не те травы, доченька.

— Разве? Но я точно видела еще порошок белого дуриана и мышецвет!

— Да, но они годятся лишь для улучшения пищеварения или усваивания пищи! Уймут язву в желудке, отгонят тошноту, отвеют запах изо рта, но на чудесное спасение неспособны!

— Не бери ты в голову, па, я обо всем позаботилась. Ей скоро станет лучше, зуб даю, а мы пока давай поговорим. Как отец и дочь.

И они заговорили. Говорили долго и монотонно, сводился разговор к тому, что Корнелиус уговаривал дочь остепениться и остаться с ним, а Рейн всячески увиливала от этой темы. Я быстро заскучала и, к своему немалому облегчению, смогла заснуть.

Сон мой был недолгим, может быть и исцеляющим, но крайне беспокойным. Под самое пробуждение мне даже приснился безумный кошмар (не знаю, впрочем, снятся ли кому-то «нормальные» кошмары).

Во сне я стояла посреди развалин какой-то крепости, вся в крови, а в руках у меня был меч. Я держала клинок в вытянутой руке, поднеся лезвие к шее сидящий рядом собаке. Собака покорно сидела на месте, не двигаясь, ожидая приговора. Левый глаз ее был слеп, но правый, жутковатого вишнево-красного цвета, глядел спокойно. Всю картину я наблюдала от третьего лица (крайне странное ощущение), поэтому, когда на моем месте появилась Рейн, я сразу это заметила. Ракурс сменился, оставляя собаку позади, и я увидела, что рядом с Рейн стоит колченогий стол и не менее кривой стул. На спинке стула висел гладко выглаженный твидовый костюм, а стол был сервирован тарелкой с бутербродом. Кривой столик раскачивался, и тарелка рисковала соскользнуть на пол.

Вот я (вновь я, Рейн вместе с мечом куда-то исчезла) села на скрипнувший стул, взяла бутерброд и попыталась откусить кусок, но у меня ничего не вышло — кусок был слишком большим. Стул разломился, и я полетела вниз, в пропасть, в темноту, встретившую меня своими холодными объятиями. «Нет Декаде!» — доносилось отовсюду, — «Долой тиранов!» Падение прекратилось, я стояла посреди своей комнаты — раскуроченной, с варварски разломанной мебелью. Я обернулась и увидела в дверях мать. «Александра Романова, где вы были?» Я не ответила, лишь достала из-за пояса мой верный меч. Он всегда со мной. Всегда на моей стороне. Точно такой же, какой был у Рейн — с полумесяцем-набалдашником и прорезью-мечеломом внутри лезвия.

К моему изумлению, клинок был надколот в верхней трети, и из свежей раны текли красные струи. «Александра Романова, вы убежали с поезда!» — строго произнесла мать, — Вы заплатили за свою жизнь моей, анкер! Зачем вы бежите от судьбы, от нее все равно никому не убежать! Всякую секунду, что вы медлите, меня убивают! Снова и снова!»

Я проснулась в холодном поту, с трясущимися от ужаса руками, и укусила себя за кулак, чтобы не закричать. В окно кабинета, закрытое ставнями, уже пробивались лучи солнца. Судя по отсутствии шелеста по крыше, дождь закончился. Шок постепенно проходил, остатки сна неохотно, но покидали меня. Я пару минут просидела неподвижно, молчаливо массируя виски и собираясь с мыслями.

— Черт… — я промокнула глаза, на которые навернулись слезы, — не рыдать… не рыдать…

Вчерашний день медленно оживал в памяти, и это было вовсе не то, что я хотела бы помнить.

Поезд. Монстры. Протекторы. Бой. Бегство. Двор. Квартира. Снова бой.

Мама…

Меня так и не пустили туда, но я всё понимала.

А потом… потом были погружения в ледяную «лимфу», кажется два или три раза… меня куда-то тащили… Куда-то исчез Эдуард, осталась только Рейн. В какой-то момент я устроила истерику. Не пойму, где это было, какие-то руины в ночном лесу, полном странных звуков, Рейн сказала, что это «Устона», но я так и не поняла, речь идёт о руинах, лесе или, возможно, целом мире… Моя защитница очень спешила, явно чего-то опасалась и заставила меня выпить из пузырька жгучей жидкости. После этого я словно лишилась всех эмоций, шла за ней, снова ныряла в лимфу… пока, наконец, мы не оказались на окраине этого странного города.

Пролежав какое-то время в полной тишине, я отчетливо услышала настойчивый стук в лавку. Посетители аптеки пришли? Судя по всему, так как человек на улице ругался от возмущения, кажется, даже грозились никогда не возвращаться к столь «необязательному аптекарю». Корнелиус и Рейн, всё ещё обсуждающие семейные дела, их игнорировали. Потом донёсся голос аптекаря:

— У меня выходной! Приходите завтра!

Какое-то время было тихо.

Но тут кто-то забарабанил в ставни окна, и визгливый женский голос стал требовать от хозяина аптекарской встать, наконец, с кровати и принять посетителей как следует. Я слышала, как Корнелиус стал возиться с банками трав, и как Рейн спросила: «Ты уверен? Он ужасно воняет!»

— В этом и смысл, — судя по звукам, купец открыл окно на