зазвучала бы пионерская песня, а уже потом ребята выбежали бы на сцену и стали читать стихи. Только стихи нужно читать вовсе не о кроликах, да, да!.. Первые строчки можно, пожалуй, оставить.

Юлька почувствовала вдруг незнакомое томленье, всю ее охватила дрожь, она встала на пенек и крикнула на весь лес, так, что даже у самой мурашки побежали по спине:

— Труби-или… го-орны… зво-онкие…

По все-ей… окру-уге… сбо-ор!..

Нет, это можно сделать здорово! Очень красивый можно поставить концерт!

Потом Юлька вспомнила, что колхозный клуб и тесноват, и грязен, да и сцена в нем с небольшую телегу. Но если вымыть его, оклеить новыми обоями, украсить осенними листьями и ветками рябины… А что, если концерт сделать не в клубе, а в лесу?.. Вот здесь, на поляне? Или на берегу озера!

Что-то тюкнуло у Юльки в груди, сладко закружилась голова… Она схватила журнал и помчалась через лес, но не в деревню, не к клубу, а к дороге, туда, где начинались картофельные поля.

— Тетя Паня-а!.. — закричала Юлька, едва показались люди, работавшие в поле. — Тетя Паня-а!..

Она размахивала журналом, но в ее сторону никто не смотрел. Несколько человек в поле припали к земле, подымались к небу спокойные сизые дымки́ от горящей ботвы, где-то в стороне на соседнем поле урчал трактор. Спотыкаясь, Юлька бежала по развороченной земле. Наконец какая-то женщина пошла ей навстречу, и Юлька, задыхаясь, крикнула:

— Тети Пани Андрейчиковой участок где?

— Ой, да не случилось ли чего? — всплеснула руками женщина.

— Да нет! — крикнула Юлька. — Баянист сегодня приезжает, а я придумала, чтобы не в клубе ставить концерт, а в лесу! Или над озером.

— Ну да, — неуверенно сказала женщина. — Да участок-то ее не здесь.

— А где?

— Да никак за скотным двором.

Юлька охнула, побежала назад, но уже по дороге поняла, что не успеет, и повернула к клубу.

В палисаднике около клуба, никого не было. Только куры стучали клювами о крыльцо.

«Значит, рано», — подумала Юлька и, затаив дыхание, вставила в замок ключ. Но он не поворачивался — дверь была открыта. Юлька толкнула ее, вошла в сени и заглянула во вторую дверь. На сцене стояли, выстроившись в шеренгу, ребята и хлопали в ладоши, а перед ними, в такт их хлопкам, сотрясаясь всем своим грузным телом, плясала тетя Паня Андрейчикова.

— Ну вот, Кудияркина, — сказала тетя Паня, увидев Юльку. — Вот и поручай тебе. Хорошо у меня запасной ключ был. Да разве ж можно так делать? Давай журнал-то, чего стоишь!

Она взяла журнал и, невпопад улыбаясь и вращая головой, прочла весь монтаж от начала до конца.

— Вот сейчас разобьем на куски и прочитаем. А придет баянист — станем разучивать хоровод. Ну-ка, Галя Кашеварова, читай сначала! А коня мне, Юлька, сегодня не дали. Что-то поломалось у них там с графиком, будь оно неладно. Солдатова Степанида из-под самого носа увела. Так что можешь, как говорится, отдыхать. А если делать нечего, так с нами вставай.

Галя Кашеварова, подражая тете Пане, стала читать, а Юлька послушала немного и на цыпочках вышла из клуба.

Она шла к озеру и вдруг подумала о том, что все это зря: зря волнуется тетя Паня Андрейчикова, и баянист из Дома культуры зря будет трястись на попутной машине целых сорок минут, и ребятишки со всех концов деревни бежали к клубу тоже зря. Потому что радости этот монтаж никому не доставит — ни артистам, ни зрителям. А кроликов после него все равно никто не будет выращивать, потому что нету в их колхозе кролиководческой фермы. Нету — и всё.

Юлька села на берегу озера, расплела свои тонкие косички, вынула из них алые ленточки. Она сполоснула их в пруду, зажала в кулачок и побежала домой гладить.

КИНО

Они стояли внизу у колодца и, поеживаясь от холода, ждали. Ложбина была влажной, травянистой, заросшей коричневым папоротником и бузиной.

Они качались на гибких мостках, перекинутых через непросыхающую лужу, и смотрели наверх. А оттуда, со склона, по скользкой тропинке сбегали ребята, торопясь в школу.

Колька Лабутин остановился возле них, потоптался.

— Вы здесь чего?

— Хошь кино поглядеть? — улыбнулся Иван Веселов. — Сейчас будет.

Все засмеялись.

— В двух сериях!

— Кишки надорвешь!

Колька недоверчиво улыбнулся и остался ждать.

Березы на склонах ложбины стояли голые, бледное солнце кой-как растопило иней на их стволах, и теперь они блестели мокрой корой, как будто были выкрашены лаком.

— Что-то нет, — сказал Женька Антошин. — В школу бы так не опоздать.

— Услышим звонок, — успокоил Иван Веселов. — Да как же нет! Вот оно и началось…

— Идет, идет!.. — зашептали ребята и замерли.

Колька Лабутин посмотрел наверх. На вершине склона, между берез стояла, прижимая к себе пачку тетрадей, учительница по-французскому — Эмилия Борисовна. Она сделала несколько шагов и стала пробовать ногой в красной туфельке, куда дальше ступить. Туфелька скользила, впивалась узким носком в черную грязь, не находя твердой опоры.

— Ну, сейчас… — шепнул Иван Веселов, и на лицах всех ребят застыла напряженная улыбка.

Колька Лабутин увидел, как учительница сделала еще несколько шагов и вдруг, коротко вскрикнув, побежала, а красные туфельки остались стоять наверху, в грязи. Кто-то взвизгнул, мальчишки сдавленно засмеялись и, оглядываясь, затрусили в сторону школы.

Колька Лабутин хохотал, а учительница, не в силах остановиться, бежала прямо на него, размахивая рукой. Он успел ухватить ее за эту руку, а то она врезалась бы прямо в лужу.

— Это… это что же вы так? — давясь от смеха, спросил Колька. — Туфли-то, туфли чего ж с собой не захватили?..

Она покачнулась, оперлась тонкой рукой о Кольки-но плечо и, неловко переступая грязными ногами в чулках, пошла к скамеечке возле колодца.

— Вы бы меня крикнули, — сказал Колька. — Я бы вас свел. Конечно, разве можно без привычки, да еще в туфлях.

Она села, уперлась острыми локотками в пачку тетрадей и опустила голову. Колокольчик залился у школы весело и чисто и вдруг сразу затих.

Колька пошел наверх за туфлями.

— Обувь-то у вас никудышная для наших мест! — крикнул он, спускаясь вниз.

И вдруг Колька услышал всхлипывания. Он затоптался вокруг учительницы, не зная, что предпринять.

— Да это вы бросьте… плакать-то, — тихо сказал он. — А ну-ка вот что. Снимайте чулки.

Она не шевелилась.

— Эмиль Борисовна! Чулки-то скидывайте, я вам говорю!

Он плюхнул ведро в колодец и достал воды.

— Теперь вот что. Как бы ноги вам не застудить… Ну-ка вытяните их. Кладите на мой портфель.

Она перестала плакать и слушалась его во всем.