Шрифт:
Закладка:
Если комната по душе Арману, она его. Плата символическая; электричество и интернет включены.
По рукам! Арман будет жить здесь, займет пустую комнату тем немногим, что таскает с собой, – куда спокойнее знать, что вещи здесь, а не в гардеробе «Бергхайна».
Это надо отметить! Еще сковорода оладий.
По словам Тобиаса, Отто клевый, он тоже в теме. Он был женат на очень красивой девушке, американке; потом она ушла, потому что оба жили как в дне сурка. С тех пор Отто окружает себя только теми, кто здесь проездом. В жильцы он выбирает иностранцев, а Тобиаса приютил на несколько недель. Даже друзья у него временные: никто не задержится в его жизни дольше считаных месяцев.
Он очень добрый. Например, Тобиас, когда у него были неприятности, всегда знал, что может рассчитывать на Отто: он пустит его на диван, даст поесть. Да, это правда клевый парень, говорит Тобиас. Я рад, что мы живем втроем, будет весело!
V
Белая комната. Плитка на стенах, на полу. Входит мужчина в халате. Франц сидит в больничном кресле с прицепными подлокотниками.
– Первая положительная. Прекрасно. Правда, скорее, для нас, чем для вас. Вы в хорошей форме, прекрасно. Расслабьтесь. Мы возьмем десяток пакетов. Потом вам дадут сэндвич. Это, знаете, выматывает…
– Да, знаю, – отвечает Франц.
Да, Франц знает, как это делается. Каждый месяц он ходит сюда продавать кровь. Он знает, что ему повяжут над локтем слишком тугой жгут, что игла легко войдет в вену, и пакеты будут наполняться один за другим, пока не выкачают все, что можно. Потом он раскатает рукав, ему принесут сэндвич – заботливо, как больному. Тип в регистратуре протянет ему коричневый конверт с двадцатью евро, и он уйдет со своим заработком.
Да, он знает, как это делается.
VI
Гостиная. Темно. Арман курит в кресле. Нюхает обрез пожелтевшего тома. Единственные движения, которые дозволяет его мрачная созерцательность. Он как будто отдыхает от всего, что прожил, – наконец-то в одиночестве. И в то же время видно, что лицо его чуть светится предвкушением, как у искателя приключений, довольного, что все так непривычно. Он еще не нашел сокровищ, но уже чует их, они тут, рукой подать, ведь главный путь уже позади. Это парень, который переводит дух.
В ту же минуту Тобиас в утрированно вычурном подвале меняет объятия на объятия. Он берет и дает.
Потом уходит на передышку, закрывается в туалете. Достает шприц и стеклянный пузырек. Видно, как жидкость поднимается по пластиковой трубке. 0,9–1–1,1–1,2 – до 1,6. Глоток колы, потом жидкость из шприца, запить еще глотком. Он садится на стульчак, закрыв лицо руками. Музыка глухо просачивается сквозь дверцу. Он плачет. Ждет, когда уже торкнет. Достает пачку сигарет, глядит на нее. Вздыхает глубоко, будто решил больше ни во что не всматриваться.
Убирает пузырек со шприцем в футляр для очков и сует его в карман, сигареты – сверху. По лицу его текут слезы. Немного накрыло от бутирата, он бьется головой о стенки, три, четыре, пять раз. Он держится странно, будто тело, потеряв ориентацию, не знает, как его нести. Движется рывками, как бы непроизвольно, на рефлексах отдельных мышц. Он открывает дверцу. Он возвращается. Он будет брать и давать.
Арман заснул в гостиной рядом с пожелтевшим томом. Входит Тобиас, у него потерянный взгляд. Рухнув на диван, он засыпает, не раздевшись, точно раненый.
Чуть погодя из своей комнаты выходит Отто; он дорожит своими временными друзьями и укрывает их теплыми пледами.
VII
Кругом огни, мерцают слова, цифры бросаются в глаза, словно обещание новой жизни.
Это небольшое казино, какие вовсю плодит Германия. Тут не Лазурный берег, тут автоматы стоят сплошняком, а охранник на вас и не смотрит. Играют, нажимая на огромные кнопки, как в английских барах или на паромах. Несколько человек сидят кто где, бросают монеты в щель, жмут на светящуюся кнопку и всматриваются в экран разжиревшей машины.
Франц пришел играть на кровные, последние его деньги. Он купил табака; осталось шестнадцать евро. Слишком мало, чтобы рассчитывать на куш – зато достаточно, чтобы их преумножить, чтобы шестнадцать превратились в пятьдесят, а пятьдесят – в сто двадцать.
Он выбирает автомат. Это всегда непросто, может, вон тот даст вам выиграть, а может – отправит на улицу ни с чем, так что и на метро не останется.
Франц полагается на первый импульс. С того случая, несколько месяцев назад, когда он, едва войдя в зал, почувствовал, что его тянет к конкретной машине, и та выдала ему джекпот, он дал себе слово, что будет доверять интуиции.
Он садится. Монеты пропадают в щели так же быстро, как и достались ему, – как кровь бежит вверх по трубке. Одна за другой, ставки исчезают, растворяются в недрах автомата. Уже десять евро. Сумасшедшие деньги, когда это все, что есть.
Монеты падают внутрь. Куда они исчезают? Может, лучше сменить автомат? Нет, надо держаться этого. Да, но вдруг он проиграет все?
Не лучше ли будет сменить автомат? Нет, надо держаться этого. Первый импульс.
Два евро, и он на мели. Два евро! Это ж подумать только: клянчить лишнюю монетку, до того докатиться, чтобы жалеть о купленном табаке.
Теперь он играет медленнее. Последние деньги никогда не спешишь разыграть. Что он будет делать, если продует? Вернется к себе, в пустую квартиру, куда его пустили пожить. В шкафах еды не осталось. До пособия еще неделя. Как он будет жить до тех пор? Хотя бы табак есть. Пойдет займет у приятеля. Эх, неделю-то продержится, но вот бы все-таки выиграть, вот бы только избежать этого унижения – в который раз просить у приятеля денег.
Предпоследняя монета. А ведь до зоны он целые пачки прятал в матрасах и в книгах! Падение – это бесчеловечно, подумал Франц.
Монета закатывается в щель. Франц затаивает дыхание. Жмет пластмассовую кнопку. На экране мелькают значки.
Да! С ума сойти! Он выиграл!
Вот радость, монеты так и сыплются! А через неделю уже и
