на судьбу, он сидит на форуме цветоводов и начинает вместо книжки после обеда и кино после ужина размешивать в банках зловещие жидкости — в общем, его чувства и поведение меняются.

Садоводы меня поймут.

Человек зависит даже от цветов — если они состоят в отношениях.

Поэтому представлять, что клиент зависит от терапевта, а терапевт НЕ зависит от клиента — это очень смешно! И самообман.

Лучшим доказательством того, что терапевт зависит от своих клиентов, является наличие феномена профессионального выгорания.

А откуда же ему иначе взяться?

Оттуда же, откуда оно берется у матери маленького ребенка: из бремени зависимости и ответственности.

Ответственность терапевта как будто бы признается, о ней много говорится. Но без признания зависимости ответственность остается умозрительной, усвоенной на уровне послушания, а не на уровне глубокого ощущения сути этих отношений. А еще — так же, как мать маленького ребенка — если мы не признаём нашу зависимость от существования клиентов, отношений с ними, их прогресса, самочувствия и настроения, то ответственность кажется нам односторонней — и начинает давить на плечи, ощущаться обузой.

Потому что, отрицая зависимость, мы отрицаем дары, которые получаем от этих отношений. Отрицаем, что мы питаемся от отношений с людьми, обратившимися за помощью, что мы пришли в эту профессию потому что нуждались в этом питании — а ответственность это всего лишь плата за него.

От чего ты больше всего зависишь в отношениях с клиентом?

Подсказка:

от чего ты быстрее всего выгораешь?

От конфликтов?

От финансовых вопросов?

От недостаточно быстрого прогресса в терапии?

От обесценивания со стороны клиента?

От его отчужденности?

Значит, ответ про зависимость будет: я завишу от переживания уважения и значимости, от ощущения финансового благополучия или справедливости вложений и отдачи, от ощущения компетентности, от признания, от ощущения контакта…

От чего выгораете вы? От чего вы зависите?

Что питает вас? Это то, что притянуло вас в профессию.

Желание заботиться — вырастающее из собственной потребности в заботе?

Желание быть нужным — как преодоление одиночества?

Желание что-то менять в жизни людей — как преодоление беспомощности?

Желание быть кем-то, кому доверяют тайны и чувства — как поиск интимного, задушевного общения?

Стремление защитить — как поиск безопасности в суровом мире?

Но даже и без конкретики — там, где люди вступили в любые отношения, зависимость обоюдна.

Однако в нашей культуре (и в европейской цивилизации в целом) есть давняя традиция презрения к слабости.

«В этом мире есть единственное преступление: слабость» (В. Пелевин) — высказывание, под которым многие готовы подписаться.

То, что считается слабостью, отрицается и вытесняется. Если слабостью считается эмоциональность, то эмоциональность становится «уделом женщин и детей», если желание быть в покое и созерцании считается слабостью, то покой становится уделом больных и немощных (остальным предписывается «активный отдых»). Если слабостью считается любовь, то любовь — это «сладкие сопли».

И точно так же с зависимостью. Если зависимость — синоним слабости, то нужно во что бы то ни стало быть независимым: а поскольку это невозможно, нужно создавать иллюзию независимости.

Если у кого-то в отношениях больше ответственности/власти, этому человеку гораздо легче убедить себя в том, что он

— не зависит (от меня зависят, а я нет);

— не нуждается (от меня что-то нужно, а мне ничего не нужно, я могу и без них, это они без меня не могут);

— неуязвим (я могу причинить боль, а меня невозможно задеть).

Поскольку это все неправда, отрицание своей доли зависимости становится дорожкой к злоупотреблению властью — в любых подобных отношениях: в паре, где один партнер доминирует и распределяет ресурсы; в авторитарной семье, в деспотической корпорации, и в терапевтических отношениях тоже.

Люди злоупотребляют властью, пытаясь поддержать иллюзию независимости и неуязвимости.

* (Попробуйте проделать такое мысленное упражнение: порассуждайте на тему: зависит ли командир от своих бойцов? Начальник — от своих подчиненных? Учитель — от своих учеников? Босс мафии — от своих приспешников? Родитель — от своих детей? Правительство — от своего народа? В каком случае ответ приходит быстрее всего, а где нужно было подумать подольше?)

Отношения с неравномерным распределением власти:

— родитель — ребенок

— учитель — ученик

— начальник — подчиненный

— врач — пациент

— психолог — клиент, и т. п.

Такие отношения выравниваются не за счет наделения другого равной властью (это просто невозможно), а за счет выравнивания ценности.

Родитель обладает огромной властью над ребенком, но это уравновешивается тем, что ребенок для любящего родителя — сокровище, величайшая ценность и живой человек, боль которого ощущается так же сильно, как собственная. Это стреноживает многие властные порывы.

Пациент для врача, конечно, не сокровище — но и власть врача меньше. Для уравновешивания достаточно вежливого и уважительного отношения: признания, что перед тобой — живой разумный человек, наделенный достоинством.

Терапевтические отношения находятся где-то посередине. И самый большой дисбаланс власти в терапевтических отношениях между взрослыми людьми возникает в случае работы с эмоционально травмированными клиентами, у которых сильно фрустрированы важнейшие эмоциональные потребности.

Чем больше власть — тем большую ценность другого и уважение его достоинства необходимо демонстрировать.

Попытка же втайне от самого себя восполнить свои потребности за счет другого, отрицая свою нужду и свободу другого, приводит к зависимости во втором значении этого слова: к аддикции.

Addiction

Страшненькие сказочки

Одна девочка-психотерапевт так боялась быть отвергнутой, что никогда не конфликтовала со своими клиентами. Она так переживала, что они бросят ее и уйдут недовольные, что на всякий случай не говорила им ничего неприятного — а если случайно так получалось, то она сильно пугалась и расстраивалась. Она была самым ласковым терапевтом на свете, и все хотели ее обнять и погладить.

А еще один мальчик-психотерапевт так боялся чужой агрессии, что совсем не выносил, когда клиенты указывали ему на его ошибки. Если его косяк был маленький, он начинал так сильно каяться и посыпать голову пеплом, что клиентам становилось стыдно, что они из-за такого пустяка так расстроили хорошего человека. А если косяк был большой, мальчик делал вид, что вовсе не виноват, а клиенты все не так поняли, потому что у них проблемы. Он был самым терпеливым терапевтом на свете, и все его жалели.

А еще одна там девочка так боялась оказаться беспомощной, что научилась провокативной психотерапии и сбивала клиентов с толку внезапными интервенциями. Она выворачивала истории клиентов наизнанку, а когда они были полностью выбиты из колеи, щурила глаза и многозначительно молчала. «Больно, дорого и без гарантий», —