у нас было маловато. А может быть трояком он как-то пытался уравновесить неравнозначность обмена. Я-то эту неравноценность понимал, но не убеждал его, а, наоборот, горячо расхваливал возможности автомобильной камеры для обучения плаванию. Это ж ежу понятно, что с камерой тебе весь мир открыт, точнее, любой пруд, а без неё так и будешь, как последний салабон, всю жизнь возле берега плескаться с карапетами. С трёхой тоже был затык, не было у меня трёшницы, денег было где-то чуть побольше полутора рублей, но стороны бартерной сделки договорились о месячной отсрочке второй части платежа, короче, он согласился подождать месяц. Обмен состоялся, два дня я не мог налюбоваться приобретённой красотой, а на третий к нам заявилась разъяренная бабка второго участника бартера, заявив, что я облапошил её несмышлёныша-внучка и, если я не верну ей немедленно ствол, то моя дальнейшая судьба незавидна, но вполне ясна: следствие, суд, ссылка, Сибирь. Далась им эта Сибирь, это ж русская земля. На мои резонные доводы по возврату переданных мною ценных вещей и крупной денежной суммы бабка заявила, что ей наплевать на все эти наши обмены, и чтобы я разбирался, как хочу, с этим мелким ублюдком, мнящим себя её внуком, который прёт из дома всё, до чего дотягиваются его паскудные ручонки. Но если я пальцем его трону, то она мне башку оторвёт ещё раньше, чем своему внуку. Интересное кино, а как же я назад при таком раскладе заберу своё. Ничего себе семейка, на ходу подмётки рвут. Я понял, что семья этих проходимцев сговорилась облапошить меня и пустить по миру, но тут на подмогу выдвинулась моя бабка, привлечённая шумом у калитки. Выслушав обе заинтересованные стороны, бабуся сказала мне: «Принеси наган». Я с неизбывной грустью потащился к себе в комнатёнку, достал из тайника и принёс револьвер. Бабуля взяла его в руки, покрутила в руках и поинтересовалась: «И пульки есть?» Я вяло покрутил головой, демонстрируя отсутствие оных. Бабуся перевела взгляд на бабку моего приятеля, та, явно оробев, пробурчала: «Да где-то была коробочка, давно не нахожу». Дальше разговор продолжался на латышском языке, в Искре, кроме моей бабки с сёстрами, были ещё латыши. Бабуся моя наговорила соседке что-то явно неприятное, потом отдала прелесть, почти ставшую моей, но безвозвратно утерянную, повернулась и пошла по делам. Через полчаса явился заплаканный участник сделки, отдал мне камеру и ножик, денежки мои тю-тю, все проиграл, прокурил. Кинула меня всё-таки семейка, вот они внуки старых большевиков, одно курево и карты на уме.

Любили мы ходить купаться на дачу Маленкова, так все в посёлке называли это место, проникали туда через дыру в тыльной стороне забора и шли прямиком к пруду. Вообще-то, нормально искупаться, имея в виду погрузиться целиком в воду и поплавать, можно было ещё в Быково, пруд там был общедоступный и значительно больше. Иногда мы туда ходили, идти было не близко, а главное, возвращаясь по жаре, мы теряли эффект от купания, по приходу хотелось идти купаться вновь. А дача Маленкова была в минутах десяти ходу, пруд был овальной формы, метров пятьдесят в ширину и метров двести в длину, с трёх сторон его обступали лиственные деревья. Трёхэтажное деревянное здание дачи располагалось на четвёртой, длинной стороне овала пруда, а наш импровизированный пляж находился на противоположном берегу, прямо напротив строения. Вид у дачи был ухоженным, но следов жизни не наблюдалось, не мелькнёт тень в окне, никто не прошмыгнёт по открытой террасе. Территория была очень обихожена, в пруду разводили карпов, как-то в конце лета мы наблюдали за тем, как группа работников в резиновых полукомбинезонах ловили их бреднем. Размер некоторых рыбин впечатлял, здоровый мужик держал за жабры карпа, хвост которого бил по земле. Я к этим годам уже умел неплохо плавать и любил переплывать пруд сначала в ширину, а когда мне это надоело, в длину. Как-то проплывая вдоль пляжа и понимая, что за мной могут наблюдать, я, стараясь плыть красиво, забыл о других важных компонентах плавания и почувствовал, как долбанулся со всей дури головой во что-то. Не понимая, во что можно удариться в центре пруда, с изумлением поднял голову и увидел борт лодки и глядящих на меня с испугом и не меньшим удивлением женщину и девочку моих лет. Женщина спросила: «Мальчик, ты не ударился? Тебе помочь?» Голова гудела, как колокол после удара бревном, но я буркнул: «Нет», – и отчаянно молотя руками и ногами, растворился вместе со своим позором на краю пруда. Надо ли рассказывать, как ржали мои друзья на берегу. Потом мы узнали, что в то время, дача Маленкова уже была каким-то профсоюзным пансионатом или домом отдыха, во всяком случае табличка с таким названием находилась рядом с воротами, на фасадной стороне забора, мы просто по той стороне редко ходили, да и недосуг нам было таблички всякие читать. Странно, что нас никогда не прогоняли, а таких загорающих, как мы иногда собиралось человек по пятнадцать, наверное, дело было в том, что бывали мы там только по будням. И хочется верить, что просто там работали хорошие люди, да так, наверно, и было, иначе погнали бы нас в три шеи. Сейчас бы точно дали под зад коленом. Чудны дела твои, Господи, демократизма вроде стало больше, а люди лучше не стали.

Не меньше времени, чем на даче, проводил я в пионерских лагерях, и чаще всего в одном из них под названием «Медработник», организованным, наверно, профсоюзной организацией медицинских работников Дзержинского района. Поелику на медицину во все времена нашей многострадальной родины денежки выделялись по остаточному принципу, то и лагерёк наш был создан и финансировался так же. Вроде бы всё, что полагалось иметь пионерлагерю, у нас было: огороженная территория в лесном массиве, здания для проживания отдыхающей пионерии, административно-бытовой комплекс, включающий кухню, столовую, комнату для занятий в дождливую погоду, душевые, кладовые и кабинет директора. Был спортивный комплекс – неровная грунтовая площадка с двумя вкопанными столбами, между которыми была натянута волейбольная сетка и пара городошных площадок, иными словами, труба у нас была пониже и дым был пожиже, чем в крупных пионерских лагерях. Единственное в нём, что не вызвало бы никаких претензий у любого критика, это территория, большая, местами заросшая лесными деревьями и кустарником настолько, что невозможно было продраться, она нам всем очень нравилась, было где зашхериться от вожатых, перекинуться в картишки или предаться разврату – сыграть в бутылочку с девчонками. Спальные корпуса являли собой хилые фанерные строения, в